И бедность. Ужасающая бедность. Как-то она попыталась поговорить с Гонорией о невероятной разнице между образом жизни семейства Стаффордов и жалким существованием крестьян. Именно тогда Даглесс вспомнила о законах, регулирующих расходы населения. В Америке считалось, что все равны и миллионер ничем не лучше парня, которому приходится пролить семь потов, чтобы заработать на жизнь. Но никто из ее современников этому не верил. Богатые преступники отделывались легкими приговорами, бедняки получали по максимуму.
В шестнадцатом веке идея равенства встречалась в лучшем случае смехом. Люди были настолько неравны, что даже закон не позволял им одеваться одинаково. Даглесс не веря ушам попросила Гонорию объяснить эти законы.
Оказалось, что графы имели право носить соболей, а вот бароны – только песцовый мех. Если человек имел годовой доход в сто фунтов или меньше, муж мог носить бархатный камзол, но жене ни в коем случае нельзя было надеть бархатное платье. Если доход был не более двадцати фунтов в год, человеку полагалось носить только атласные камзолы, а его жене – шелковые платья. Мужчины с доходом десять или менее фунтов в год не могли носить одежду из тканей, стоивших более двух шиллингов за ярд. Слугам запрещалось носить одежду, достигавшую щиколоток, а подмастерья постоянно одевались в синее (именно поэтому высшие классы редко выбирали ткани такого цвета).
На все были свои правила, касавшиеся дохода, мехов, цветов, ткани, покроя. Даглесс было позволено носить все, что подобает графине, потому что она была одной из дам леди Маргарет. Гонория, посмеиваясь, объяснила, что каждый носил все, что мог себе позволить, но если его на этом ловили, приходилось платить штраф в городскую казну, после чего человек продолжал носить все, что пожелает.
В двадцатом веке Даглесс никогда не обращала особого внимания на одежду, придавая большое значение удобству и носкости. Но здесь очень скоро обнаружила, что люди просто одержимы нарядами. Дамы леди Маргарет часами обдумывали покрой нового платья.
Как-то в дом забрел итальянский торговец с двумя фургонами, нагруженными тканями. Его встретили с распростертыми объятиями и провели в зал приемов. Даглесс тоже включилась в общую лихорадку, вытягивая один узкий отрез за другим и прикладывая их к себе и другим женщинам.
Вскоре к ним присоединились Кит и Николас. Как большинство мужчин, они любили общество смеющихся, возбужденных хорошеньких женщин. К восторгу и смущению Даглесс, Кит выбрал для нее материю на два платья, сказав, что ей давно пора иметь собственную одежду.
Этой ночью Даглесс лежала в постели и размышляла, насколько отличаются и в то же время как похожи люди шестнадцатого и двадцатого веков. Раньше, читая романы, действие которых проходило в елизаветинскую эпоху, Даглесс считала, что тогдашние люди интересовались только политикой. Даже при обилии современной информации, льющейся из телевизоров, радио и со страниц еженедельных новостных журналов, американский народ не был так хорошо осведомлен, как обычные герои средневековых романов. Но вскоре Даглесс обнаружила, что эти люди, подобно простым американцам, куда больше интересовались модами, сплетнями и безукоризненным ведением большого и сложного хозяйства, чем делами королевы.
Наконец Даглесс решила делать все, что от нее зависит, хотя не верила, что ее работа способна внести изменения в жизнь елизаветинской эпохи. Ее послали сквозь время, чтобы спасти Николаса, и на этом следует сосредоточиться. Она всего лишь наблюдатель, а не миссионер.
Однако одна сторона средневековой жизни неизменно выводила из себя Даглесс. Эти люди совершенно не знали, что такое регулярные купания. О да, они мыли лица, руки и ноги, но крайне редко принимали ванну. Гонория очень тревожилась за подругу, говоря, что та непременно заболеет и умрет от постоянного мытья (три ванны в неделю!), но Даглесс не могла видеть, как слугам приходится втаскивать лохань в спальню и ведрами носить горячую воду. Испытание становилось настолько тяжким, что после того, как Даглесс выходила из лохани, еще двое людей непременно использовали оставшуюся воду. Однажды Даглесс пришлось войти в воду третьей, и она заметила плававшую на поверхности вошь.
Стремление к чистоте постепенно превращалось в одержимость, пока Гонория не показала ей фонтан в саду с клумбами. Здесь кусты были рассажены затейливыми узорами, в петлях которых цвели яркие цветы. В центре находился высокий каменный фонтан, выстроенный посреди маленького бассейна. Когда Гонория сделала знак мальчишке, половшему сорняки, тот забежал за ограду, и, к полному восторгу Даглесс, фонтан заработал, и вода стала стекать в бассейн. Оказалось, что Гонория послала мальчика вертеть колесо.