– Я иду с тобой! – прошептала она. – Возьми меня с собой. Господи! Позволь мне идти с ним.
Голос Николаса доносился словно издалека:
– Даглесс! Даглесс, любовь моя…
Неизвестно каким образом он освободился от ее объятий и теперь стоял перед своей могилой в средневековой одежде и латах. Сейчас его образ был нечетким, выцветшим, словно фильм, который показывают в слишком светлой комнате.
– Иди ко мне, – попросил он, протягивая к ней руку. – Иди ко мне.
Даглесс метнулась к нему, но не смогла добежать.
Яркий луч света проник в окно и отразился от его панциря.
И Николас исчез.
Какое-то жуткое, кошмарное мгновение Даглесс просто стояла и смотрела на надгробие. А потом… потом зажала ладонями уши и завопила, воплем, который просто не мог исходить из уст человека. От этого звука зашатались старые стены, задребезжали оконные стекла, и только могила оставалась безмолвной и холодной.
Даглесс рухнула на пол.
Глава 18
– Выпейте! – велел кто-то.
Даглесс поймала руку, поднесшую чашку к ее губам.
– Николас, – пробормотала она, слабо улыбаясь. Не дождавшись ответа, она открыла глаза и села. Оказалось, что она лежала на церковной скамье в нескольких футах от могилы.
Даглесс с трудом свесила ноги на пол и попыталась встать, но перед глазами все закружилось. Она бессильно опустилась на скамью.
– Вам лучше?
Даглесс слегка повернула голову и увидела доброе, встревоженное лицо викария. В руках он держал чашку с водой.
– Где Николас? – прошептала она.
– Я никого больше не видел. Вам позвать кого-то? Я услышал ваш… крик, – пояснил он, отчетливо сознавая, что это вряд ли можно назвать криком. Потому что от этого звука у него, словно в фильме ужасов, волосы встали дыбом. – Когда я пришел сюда, вы лежали на полу. Скажите же, вам позвать кого-то? – спросил он снова.
Даглесс неверными шагами, чувствуя, как подкашиваются ноги, побрела к могиле. Память медленно возвращалась к ней, и все же она до сих пор не могла поверить в то, что случилось.
– Вы не видели, как он уходил? – прохрипела она сорванным голосом. Но даже острая боль в горле не заглушала ту, что терзала ее сердце.
– Я никого не видел, кроме вас. Вы стояли у могилы и молились. В наши дни немного найдется людей, которые молились бы так… с такой страстью.
Даглесс оглянулась на могилу. Ей хотелось коснуться надгробия, но мрамор всегда так холоден… не то что Николас.
– Хотите сказать, что видели, как мы молимся, – поправила она.
– Только вас, – покачал головой викарий.
Даглесс медленно обернулась к нему:
– Мы с Николасом молились вместе. Вы входили и видели нас. А до этого каждый день наблюдали, как он приходит сюда, чтобы тоже помолиться.
Викарий ответил печальным взглядом.
– Я отвезу вас к доктору.
Но она отступила от его протянутой руки.
– Николас! Тот человек, что молился здесь последние четыре дня, утром и в полдень. Он еще был в панцире времен Елизаветы Первой. Помните? Едва не попал под автобус.
– Больше недели назад я видел, как вас едва не сбил автобус. Позже вы спросили у меня, какое сегодня число.
– Я? – ахнула Даглесс. – Но это был Николас. Только на этой неделе вы удивлялись его благочестию. А пока он молился, я ждала во дворе. Помните? Николас! Вы еще помахали нам, когда мы проехали мимо вас на велосипедах.
Викарий снова покачал головой и отошел от нее по-дальше.
– Я видел только вас. И никакого мужчины.
– Нет… – прошептала Даглесс, глядя на викария полными ужаса глазами. Он хотел что-то сказать, но она повернулась и выбежала из церкви. Пересекла двор, пробежала три улицы, свернула налево, потом направо и ворвалась в отель, где, игнорируя приветствие женщины за стойкой, взлетела наверх. – Николас! – позвала она, оглядывая пустой номер. Дверь ванной была закрыта, и Даглесс бросилась туда. Никого.
Она направилась было в комнату, но остановилась в дверях и снова заглянула в ванную. На стеклянной полке под зеркалом стояли ее туалетные принадлежности. Только ее. Его – исчезли.
Она коснулась пустой половины полки. Ни бритвы, ни крема для бритья. Ни афтершейва. Из душевой кабинки пропал его шампунь.
Даглесс вернулась в комнату и распахнула дверцы шкафа. Там висела только ее одежда. На полу стояли ее сумки и ручная кладь. В комоде отсутствовали его носки и носовые платки.
– Нет, – снова прошептала она, бессильно опускаясь на кровать. В исчезновении Николаса был определенный смысл, но при чем тут его вещи и даже все, что он ей дарил?