36 
Но он уже переключился на другое – то, ради чего сейчас пришел.
– Похоже, я вынужден внести еще одно изменение. Ты послала женщину прислуживать мне. Если бы я прислал мужчину, это не было бы ошибкой, но не могу себе представить мужика, которому я мог бы доверить обслужить тебя, поскольку один взгляд разожжет любого. Поэтому Энид будет смотреть за тобой, она прислуживает раненым и больным, прикованным к постели, и к тому же, не сможет ничего рассказать, так как потеряла язык, когда Фулкхест был на время захвачен врагом.
Выражение его лица изменилось и стало похоже на то, каким оно было в состоянии крайней ярости, лицо человека, способного на все. Поскольку она не сделала ничего, что могло бы вызвать его гнев, Ровена решила, что причина в том, что Фулкхест был кем-то захвачен. Она подумала, что не только она и Гилберт вызывают в нем гнев. Ей стало жаль этого «захватчика», если, конечно, он еще жив.
Его мрачность не рассеялась, но перешла в улыбку, в фальшивую улыбку:
– Я нахожу, однако, что не буду удовлетворен, пока твое унижение не будет таким же, как мое. Поэтому я останусь здесь наблюдать, пока Энид будет помогать тебе, и, как я уже сказал, ты не должна отводить свой взгляд от меня. Не пытайся закрыть глаза. Ясно?
Ровена была возмущена до крайности, но из-за кляпа не могла выкрикнуть то, что о нем думала. И она поняла, что в Киркбурге он страдал также оттого, что не имел возможности ответить на оскорбление.
Энид вернулась и приступила к своим обязанностям. Ровена, помня об угрозах Уоррика, не отводила от него взгляда. Но она не видела его. Она мысленно сконцентрировалась на Энид. Мельком взглянув на нее, она дорисовывала образ служанки в своем воображении. Несмотря на седые волосы, женщина не была в действительности старой, возможно, ей около сорока лет. У нее, очевидно, перебит нос, но остальные черты лица можно назвать красивыми. Кожа нежная и без морщин, мягкие руки, она быстрая и умелая, за что Ровена ей благодарна.
Худшее вроде бы уже позади, но это насилие над личностью показалось ей противнее всякого другого. Почему Уоррик решил, чтобы два человека стали свидетелями ее стыда, когда у него был только один.
Она пыталась себе напомнить, что он испытывал те же чувства, те же страдания, и потому так поступает с ней. Но это не помогло. Она также не заслужила. И в тот момент, когда кляп был вынут, она высказала ему все, что думает, невзирая на последствия.
– Ты самый мерзкий и жестокий человек из всех, ты в тысячу раз хуже, чем Гилберт!
В ответ он приказал служанке:
– Я не желаю слушать ее, Энид, поэтому затыкай ей рот пищей, чтобы она не могла разговаривать.
– Недоно… – Она подавилась едой, которую Энид запихнула ей в рот. И прежде чем Ровена успела прожевать ее, служанка опять сунула ложку. Энид – неужели она могла быть ей благодарна несколько минут назад? – выполняла буквально приказ своего лорда. Больше Ровена не смогла вымолвить ни одного слова, поскольку сразу после приема пищи кляп был поставлен на место.
Уоррик, отпустив служанку, наклонился к ней. Лицо его не выражало никаких чувств и выглядело почти красивым.
– Это умный трюк, – сказал он спокойно. – Только теперь тебе придется расплатиться за своеволие. Ты догадываешься, как?
Его рука раздвинула ее бедра, пальцы больно проникли внутрь нее, где было сухо, и остановились там. Отсутствие ответа не заставило его нахмуриться, потому что он помнил, как девица отвечала в прошлый раз, и не сомневался, что она сможет сопротивляться желанию дольше, чем он.
Медленно, с помощью одной руки, он начал раздеваться, продолжая держать другую внутри нее. И, следуя его приказанию, она не отводила от него глаз.
– Сопротивляйся, воришка, – мягко скомандовал он. – Сопротивляйся, как это делал я, и пойми, что твое тело не заботят ни гнев, ни стыд, ни ненависть. Оно простой вассал, с несложными, но мощными инстинктами.
Его плоть напряглась под туникой, и она догадалась, что он полностью готов. Эта догадка заставила ее стать влажной внутри, и она охнула про себя от изумления, понимая теперь, что означает эта влажность, и услышала в подтверждение его торжествующий смех.
Он не трогал ее больше нигде, но немедленно и легко проник в нее. Это уже наказание, а не часть мести, потому что он не должен был брать ее до завтра. Но и что-то иное, с чем она сначала боролась, отрицая свое желание, сердясь и проклиная его, но должна была признать – она получала удовольствие от глубоких толчков, сотрясавших ее. И, Боже помоги ей, Уоррик видел, когда это удовольствие достигло предела; ее полная отдача ему – несомненна. Однако и Ровена смотрела на него и когда финал соития потряс и Уоррика, жестокие складки разгладились, опять показывая лицо действительно красивого мужчины под маской мстителя.
36 
