– Ничего подобного. Я родился в сентябре.
– Ну, тогда, значит, по другой причине. Может, твоя мать считала своей победой уже само твое появление на свет. Победой надо мной. Я, знаешь ли, не очень хотел иметь ребенка.
– Ну, в общем, я теперь Джим.
– Джим – чуть лучше, но все равно немного банально.
– Никакая твоя помощь нам не нужна, – заявила Лайза.
– Жаль, этот дурак не сказал мне раньше, где вы оба прячетесь. Это избавило бы меня от многих хлопот в связи с Виктором. Ладно, ладно, пусть будет Джим, если тебе так больше нравится. Сначала на меня налетела эта твоя тетушка, а потом некий идиот по имени Бэйтс. Он прислал мне удивительное письмо. Заявил, что он директор твоей школы. До той минуты в жизни о нем не слыхал. Деньги-то я всегда платил человеку, которого они там зовут казначеем. Но, конечно, больше всего я натерпелся от твоей тетушки. Как ты, старушка?
– В порядке.
– Никаких неприятностей по части нутра?
– Нет.
– А как дела у Роджера, то есть я хочу сказать, Капитана?
– Он заботится о нас. Можешь не волноваться. Говорю тебе, он отлично о нас заботится.
– Из Брюгге?
– Он вынужден время от времени уезжать по делам.
– По делам? Это Капитан-то? Не смеши меня. – Он оглядел кухоньку. – А ты не предложишь мне чайку, Лайза, – по старой дружбе?
– Садись, если тебе так уж хочется пить.
Я заметил, что ее нежелание общаться с ним нисколько не обескураживало его.
– Он, по-моему, снова попал в беду.
– Снял бы уж ты пальто, раз собрался чай пить.
– Нет, нет. Я у вас не задержусь. Я ведь, как птица, залетел на минутку, Лайза. Но твой Капитан все-таки перегнул палку, когда выкрал мальчишку. Неудивительно, что он скрывается в Брюгге.
– Ничего он в Брюгге не скрывается. И вовсе он его не выкрал. Он же выиграл его у тебя. Выиграл по-честному в трик-трак. В трик-трак ведь не сплутуешь.
– Еще не придумано такой игры, в которой нельзя было бы сплутовать. И играли мы не в трик-трак, а в шахматы. В трик-трак сплутовать трудновато, а вот в шахматах… особенно после стаканчика-другого. Человек немного устает. Внимание его рассеивается. Переставишь пешку – вот тебе и мат. Ты ведь знаешь, Роджер любит чуточку сдвинуть детали. Взять хотя бы это имя – Капитан, как ты называешь его. Он же был сержантом, а вовсе не капитаном, когда немцы его сцапали, и я не думаю, чтобы в плену его могли повысить до офицера. Если он вообще был в плену – плену такого рода. Больно богатое у него воображение.
– Я не верю тебе. Ты всегда ревновал к нему.
– А в общем, какое это имеет значение, верно? Хочет быть капитаном – пусть себе… хотя, конечно, небезопасно это было – сцапать мальчишку.
– Он его вовсе не сцапал. И ты прекрасно это знаешь: он выиграл его в трик-трак.
– Я же сказал, что мы играли в шахматы, да и выиграл-то он, сплутовав.
– Ты же написал письмо директору школы, где говорил, что он может взять мальчика.
– Да, на день – покормить обедом и сводить в кино. А, да ладно, не будем спорить из-за таких мелочей, Лайза. Но все-таки какого черта он это сделал?
– Не хотел, чтоб я была одна, – вот почему. Он-то думает о других.
– Вот тут ты, пожалуй, права. Стыд и срам, что у тебя нет собственного ребенка.
– Ты же в этом виноват.
– Ты прекрасно знаешь, что сама хотела избавиться от того ребенка, Лайза. Вини мясника-доктора, а не меня.
– Я не хотела иметь _от тебя_ ребенка – это правда.
В ту пору их препирательство было выше моего разумения и еще долгие годы оставалось для меня тайной, так что этот диалог, который я пытаюсь сейчас воспроизвести, казался мне тогда полной бессмыслицей, а то, что я изложил здесь сейчас, основано уже на пришедшем ко мне позже понимании. Тогда меня тревожило лишь то, что Лайза еле сдерживалась. Я понимал, что она обижена и что это Сатана обидел ее. У меня не было ни малейшего сомнения в том, кто из них виноват.
– Почему ты не уходишь? – сказал я Сатане и, мобилизовав все мужество, на какое был способен, добавил: – Тебя же здесь не хотят видеть.
– Вы только посмотрите, кто заговорил! Да я же твой отец, малыш.
– А она – моя мама, – сказал я уверенно и победоносно, впервые произнеся это слово.
– Браво, – сказал Сатана, – браво.
– Чай перед тобой. Пей же, – сказала ему Лайза.
– Я бы попросил еще кусочек сахара. Ты забыла, Лайза, что я падок на сладкое.
– Я ничего не хочу о тебе помнить. Сахарница – на столе. Бери сколько хочешь.