21 
— О, Винсент, — прошептала она.
Было двадцать четвертое сентября 1660 года…
Все шестнадцать лет после смерти Винсента леди Маргарет и сэр Джон прожили мирно в своем поместье Эдж Бартон. Единственным утешением для леди Маргарет все эти годы была казнь короля и поражение роялистских войск. По крайней мере, дело, за которое отдал жизнь ее сын, одержало победу. Но за эти годы они с сэром Джоном постепенно отдалились друг от друга. Уступив ее яростным требованиям, он подписал смертный приговор королю и так никогда и не простил ей этого.
— Достаточно было бы просто изгнать его из страны, — говорил он ей несколько раз после этого с нескрываемой печалью в голосе. — Чего мы добились? Мы получили себе на шею лорда–протектора, который держит себя, словно он монарх, а его приверженность пуританству лишила Англию свободы вероисповедания и всех остальных привычных нам радостей.
Любовь к угасающему на ее глазах мужу, почти столь же сильная, как и ненависть к казненному королю, понимание, что лорд Джон никогда не простит ей требования подписать Карлу смертный приговор, и постоянная, нисколько не ослабевающая с годами тоска по сыну совершенно изменили характер Маргарет.
Она понимала, что постепенно превращается в озлобленную, ожесточенную женщину. Ее крутой нрав был притчей во языцех, а зеркало говорило, что она ничем больше не напоминает юную дочь герцога Уэйкфилда, которая была первой красавицей при дворе, когда она выходила замуж за сэра Джона Кэрью. Только когда она сидела подле Джона, слушая, как он все больше и больше говорит о прошлом, вспоминала она, какой счастливой когда–то была ее жизнь.
Карл II возвратился в страну в мае. Заявив, что было уже пролито достаточно крови, он даровал свое прощение всем, кроме непосредственных виновников смерти своего отца. Сорок один человек из пятидесяти девяти, подписавших смертный приговор, были все еще живы. Карл пообещал тем, кто сдастся добровольно, принять это во внимание при рассмотрении дела.
Маргарет не доверяла королю. Жить Джону оставалось явно недолго. Мысли его часто путались. Нередко он звал Винсента присоединиться к нему в прогулке верхом. Глаза его, обращенные на Маргарет, снова светились любовью. Он говорил о том, чтобы явиться ко двору, и планировал устройство ежегодного бала в Эдж Бартоне. Его неровное, еле слышное дыхание и пепельно–серое лицо сказали Маргарет, что у него сдает сердце.
С помощью нескольких преданных слуг она разработала план. Они сделают вид, будто Джон отправляется в Лондон, чтобы сдаться королю. Арендаторы и горожане увидят отъезжающую карету. А когда стемнеет, карета вернется и они спрячут Джона в «норе»[16] , где во времена Елизаветы I укрывались католические священники перед своим отъездом во Францию. Затем карету отвезут в какое–нибудь пустынное место, недалеко от тракта на Лондон, и те, кто ее найдет, решат, что на нее напали разбойники, которые, скорее всего, убили всех пассажиров.
Ее план удался. Кучеру хорошо заплатили, и он отбыл в американские колонии. Личный слуга сэра Джона оставался с ним в потайных комнатах. По ночам Маргарет пробиралась на кухню и с помощью старой посудомойки Доркас готовила там для них еду.
Вскоре они узнали, какая судьба постигла тех, кто подписал Карлу I смертный приговор. Король приказал их повесить, вынуть у них внутренности и четвертовать. Услышав это известие, Маргарет поняла, что принятое ею решение было единственно правильным. Сэр Джон умрет спокойно, в своей постели.
Второго октября, на рассвете, в Эдж Бартон прибыл в сопровождении отряда солдат Симон Хэллет. Маргарет только что вернулась в свои покои. Она провела всю ночь подле Джона, прижимая к себе его ставшее почти невесомым тело, чувствуя исходящий от него холод, который предвещал близкую смерть. Ей было ясно, что жить ему осталось всего несколько недель, а может, и дней. Услышав о прибытии Хэллета, она набросила поспешно на себя халат и, завязывая на ходу пояс, сбежала вниз по лестнице. Минуло восемнадцать лет с того дня, когда она последний раз видела Симона Хэллета, который после окончания войны отправился вместе с Карлом II в изгнание во Францию. Он сильно изменился за эти годы. Черты его лица заметно отяжелели, в них не осталось и намека на слабость. Исчезло и выражение хитрости и лицемерия, вызывавшее в ней когда–то отвращение. Теперь он весь так и источал надменность и презрение.
21 
