Особенно,... 
59 
Марта замялась, и он сразу ее на этом поймал, как следователь на перекрестном допросе. Я ответил за нее:
— Была.
— А мсье Браун играет в карты? — спросил он с видимой непоследовательностью.
— Нет. То есть не знаю, — сказала она, словно боясь подвоха.
— Я не люблю играть в карты, — сказал я.
— А вот моя мама раньше любила. Чуть не каждый вечер уходила играть в карты, пока вы не уехали.
— Нам надо идти, — сказала она. — Папа через полчаса зайдет попрощаться с тобой.
Анхел протянул мне головоломку:
— Ну-ка, попробуйте.
Это был четырехугольный ящичек со стеклянной крышкой, где находились картинка с изображением клоуна, у которого вместо глаз были впадины, и два шарика ртути. Тряся ящичек, надо было вогнать шарики в пустые глазницы. Я вертел игрушку и так и сяк. Едва мне удавалось поймать один шарик, как, встряхнув ящиком, чтобы загнать другой, я упускал первый. Мальчишка на меня поглядывал с презрением и очень недоброжелательно.
— Извини, но я не мастер на такие штуки. Ничего у меня не выходит.
— А вы постарайтесь, — сказал он. — Давайте еще!
Я чувствовал, что время, которое я мог пробыть вдвоем с Мартой, идет на убыль, как песок в песочных часах, и он, по-моему, тоже это понимал. Чертовы шарики гонялись Друг за другом по ящичку, перекатывались через глазницы и то и дело ныряли в углы. Я медленно катил их по слегка наклонной плоскости к глазам клоуна, но стоило чуть-чуть наклонить ящик, как они сразу же скатывались на дно. И все приходилось начинать сначала, — я теперь едва-едва двигал ящик, разве что кончиками нервов.
— Один попал.
— Этого мало, — непреклонно заявил Анхел.
Я швырнул ему ящичек:
— Ладно. Покажи ты, как это делается.
Он скривил губы в коварной, враждебной улыбке. Взяв ящичек и положив его на левую ладонь, он едва заметно его шевельнул. Мне показалось, что ртутный шарик даже пополз вверх по наклону, помешкал на краешке впадины и упал в нее.
— Раз, — сказал он.
Второй шарик двинулся к другой глазнице, срезал край, повернулся и угодил прямо в ямку.
— Два.
— А что у тебя в левой руке?
— Ничего.
— Тогда покажи мне это ничего.
Он разжал кулак и показал маленький магнит.
— Смотрите только никому не говорите, — потребовал он.
— А если скажу?
Мы вели себя как взрослые, которые ссорятся из-за того, что один из них сплутовал в карты. Он пообещал:
— Если вы не скажете, я тоже не скажу. — В его карих глазах ничего нельзя было прочесть.
— Ладно, — сказал я.
Марта поцеловала его, взбила подушки, уложила поудобнее и зажгла у кровати ночник.
— А ты скоро ляжешь? — спросил он.
— Когда уйдут гости.
— А когда они уйдут?
— Почем я знаю?
— Ты им скажи, что я болен. А что, если у меня опять будет рвота? Аспирин не помогает. Болит головка.
— А ты полежи тихонько. Закрой глазки. Скоро придет папа. Тогда, наверно, все уйдут, и я лягу спать.
— Вы не пожелали мне «спокойной ночи», — сердито сказал он мне.
— Спокойной ночи. — Я с притворной лаской положил ему руку на голову и поерошил жесткие сухие волосы. От руки потом еще долго пахло мышами. В коридоре я сказал Марте:
— Даже он, кажется, знает.
— Как он может знать?
— На что же он намекал, говоря, что никому не скажет?
— Обычная детская игра.
Но мне трудно было относиться к нему, как к ребенку.
— Он так намучился с этой болезнью. И смотри, как он хорошо себя ведет.
— Да. Очень хорошо.
— Совсем как взрослый.
— О да. Я как раз об этом подумал.
Я взял ее за руку и потащил по коридору.
— Кто спит в этой комнате?
— Никто.
Я открыл дверь и потянул ее за собой.
— Не надо! — сказала Марта. — Неужели ты не понимаешь, что это невозможно.
— Меня не было три месяца, а с тех пор мы были вместе всего один раз.
— Я тебя не заставляла ездить в Нью-Йорк. Неужели ты не понимаешь, что у меня нет настроения? Не надо сегодня!
— Ты же меня сама просила прийти.
— Я хотела тебя видеть. Вот и все. А не спать с тобой.
— Ты меня не любишь?
— Пожалуйста, не задавай таких вопросов.
— Почему?
— Потому, что я могу задать такой же вопрос тебе.
Я признал справедливость ее упрека, и это меня обозлило, а злость охладила желание.
— Интересно, сколько у тебя было любовников?
59 
