Особенно,... 
11 
Подъехав к отелю, я заплатила за такси и внесла чемоданы в холл. Интерьер меня впечатлил. Ничего прелестнее и романтичнее мне не приходилось видеть. За стойкой приемной ожидал молодой человек, похожий на порнозвезду. Хорошенький мальчик, правда, я была раза в два его старше. Он проводил меня в номер, бросил на меня чувственный взгляд и протянул ключ. Судя по всему, за ужином он наелся чеснока, а дезодорантом пользовался нечасто.
Окна моей комнаты выходили в уголок сада Музея Родена, и из них открывался великолепный вид на Эйфелеву башню. В номере было тихо-тихо. Из соседних комнат не доносилось ни звука. Я забралась в кровать под балдахином и проспала крепко, как дитя, до самого утра. Проснулась я голодная как волк.
Рогалики с черным кофе цвета дегтя прибыли в мой номер на подносе, покрытом белоснежной салфеткой. В центре подноса красовалась хрустальная вазочка с розой. Я с жадностью проглотила все, кроме розы и салфеток. Приняв ванну и одевшись, я отправилась гулять по Парижу. День прошел замечательно: я осмотрела массу достопримечательностей и потратила кучу денег, покупая все, что мне нравилось или просто приглянулось, и даже то, что в конце концов оказалось мне не по вкусу. По пути мне попался магазинчик, в котором продавалось изысканное нижнее белье, и я накупила в нем столько всякой всячины, что теперь вполне могла бы стать фавориткой Людовика XIV.
Вернувшись в отель, я разложила свои сокровища на постели и, глядя на коллекцию бюстгальтеров, кружевных трусиков и поясов с ажурными подвязками, которые я никогда раньше не носила, приподняла бровь. Может, это знак свыше? Снова рандеву и встречи? О боже, только не это… Я так устала от львов в Колизее. Поразмыслив, я решила, что буду носить это просто так, для себя. Может быть, мой сын Сэм когда-нибудь оценит мою смелость. Ему это будет полезно. Так и слышу, как лет через тридцать он говорит своей подружке: «Моя мама всегда носила потрясающее белье и ночные рубашки». Его женщинам будет на кого равняться. Что же касается Шарлотты, пусть фыркает и насмехается сколько влезет. Интересно, она еще не передумала насчет кольца в носу? Если честно, я готова была остаток дней провести в Париже в этом потрясающе изысканном белье, разложенном у меня на постели.
На этой неделе из-за каких-то неполадок на кухне обед в номер не подавали – только рогалики и кофе на завтрак. Поэтому я решила пройтись по бульвару Сен-Мишель и поискать бистро. Утром я перекусила в одиночестве в кафе, прислушиваясь к характерному парижскому говору за столиками и наблюдая за туристами. Выходя из отеля, я прямо-таки раздувалась от гордости. Вот это настоящая независимость! Я наконец одержала победу над собой. Победа! Во французском нижнем белье. Дело в том, что на мне были надеты голубенький кружевной комплект и чулки с подвязками – мои утренние приобретения. Но кто об этом узнает? Разве что полиция, если я попаду в аварию. Нечего сказать, радужная перспектива… Продолжая мысленный диалог, начатый ранее, я представила, как жандармы, склонившись над моим телом, отпускают восхищенные комментарии по поводу моего нижнего белья. Тем не менее я благополучно добралась до бистро, сохранив в неприкосновенности кружевной комплект. И тут я увидела его.
Я как раз уселась за столик и заказала перно (горьковатый напиток с лакричным привкусом, который я терпеть не могла и заказала только потому, что считала его типично французским) и копченую семгу. Нельзя сказать, чтобы я очень проголодалась, но немного подкрепиться не мешало. Официант поставил передо мной перно, и я вперила в незнакомца изучающий взгляд. На мне были черная майка, джинсы и старые черные мокасины. Босоножки на шпильке остались в чемодане в отеле. Здесь, в Париже, я вовсе не стремилась к тому, чтобы выглядеть соблазнительно – мне просто хотелось приятно провести время в ожидании детей. Еще утром я сообщила Роджеру, куда ему следует их привезти, чтобы он случайно не отправил их на самолете в Нью-Йорк.
Незнакомец, на которого я так беззастенчиво уставилась, был стройным, широкоплечим мужчиной. Его глаза притягивали меня, как магнит. Высокий, несколько долговязый, он сидел, откинувшись на спинку кресла, с таким видом, словно снимался в кино, как Хэмфри Богарт. Мысленно прикинув его возраст, я решила, что ему чуть больше пятидесяти и он англичанин или немец. Что-то в нем было недоступное, холодное. Я сразу поняла: он не француз. Понаблюдав за его мучительными попытками объясниться с официантом, я сделала вывод, что он не знает ни слова по-французски. А потом заметила, что в руках у него «Геральд трибюн».
11 
