157 
Но невыигрышную внешность принц компенсировал изяществом и прекрасными манерами. Войдя в зал, он поклонился столь грациозно, что сразу как бы сбросил с плеч груз своего уродства. Общаясь с герцогом, я переставала замечать его безобразие. Анжу был хорошо образован, отличался блестящим красноречием, и, к немалому своему изумлению, вскоре я поняла, что его общество мне приятно. Конечно, мы смотрелись рядом довольно нелепо, но комплименты, которыми осыпал меня этот уродец, не шли ни в какое сравнение с грубой лестью моих придворных: все-таки французы — непревзойденные мастера по этой части.
Я готовилась к самому худшему, поэтому знакомство с французским принцем меня приятно удивило. Я почти сразу же окрестила его высочество Лягушонком, и даже заказала брошь в виде лягушки, усыпанную бриллиантами. Герцог испросил позволения собственноручно приколоть брошь мне на платье, и всякий раз при встрече первым делом проверял, на месте ли бриллиантовая лягушка, а убедившись, что все в порядке, расплывался в довольной улыбке.
Мои министры нервничали, не зная, чего ожидать от своей королевы, я же напропалую кокетничала с принцем и оказывала ему всевозможные знаки внимания, при этом ни на минуту не забывая об опасности затеянной мной игры. Оскорбить Францию — поставить под угрозу мою страну. У меня было достаточно шпионов в Испании, Филипп — мой заклятый враг, и если он введет войска в Нидерланды и покорит эту страну, ему будет проще простого высадить десант в Англию. Я не жалела средств на строительство флота, но противостоять мощи испанской армады мы все еще не могли. Лорд Берли напрасно думал, что я недостаточно хорошо понимаю всю важность французского вопроса. Если бы парижский двор не надеялся сделать герцога Анжуйского английским королем, французы давно бы уже высадились в Шотландии, собрали под свои знамена всех католиков и по- пытались посадить на мой престол Марию Стюарт.
Опасности подстерегали меня со всех сторон. Очень многое зависело от того, сколько времени я смогу морочить голову моему Лягушонку, тем самым сдерживая французов и пугая испанцев военным союзом между Лондоном и Парижем.
Даже мои министры, глубоко ценившие мою изворотливость и ум, не надеялись, что я смогу долго вести эту рискованную игру.
К счастью, визит герцога Анжуйского был рассчитан всего на двенадцать дней. Разумеется, он пообещал приехать вновь, взяв с меня слово, что больше отсрочек не будет. Значит, придется найти благовидный предлог для новой проволочки.
Я обращалась с французом так нежно, бросала на него столь страстные взгляды, что мои придворные всерьез поверили в неизбежность этого брака. Лишь Берли, Бэкон и самые близкие мои советники знали, что свадьбе не бывать, однако вся страна только и говорила, что о предстоящей женитьбе. У французского двора имелось множество шпионов в Англии, и я не могла допустить, чтобы у Парижа возникли какие-то сомнения относительно моих намерений.
Мои подданные выражали горячее неодобрение по поводу французского сватовства, и в глубине души такая неблагодарность злила и обижала меня. Неужели англичане могли подумать, что их королева влюбилась в уродливого французика, по возрасту годившегося ей в сыновья. Глупая старуха, влюбившаяся по уши в мальчишку?! Я вела игру, чтобы спасти государство от бедствий войны. Разумеется, ухаживания и лесть доставляли мне удовольствие, временами я чересчур увлекалась изящной игрой, но без этого мое лицедейство не выглядело бы убедительным. Что же касается замужества, то на свете не существовало мужчины, за которого я согласилась бы выйти замуж — даже за моего Роберта, но враги Британского королевства не должны были ни в коем случае догадаться об истинных планах королевы.
Вот почему я так разгневалась, когда мне принесли политический памфлет, сочиненный неким Джоном Стаббсом, протестантом и пуританином, выпускником Кембриджа. Этот молодой человек люто ненавидел и боялся католиков и выразил мнение многих, в том числе весьма влиятельных людей.
Памфлет назывался «О страшной пропасти, куда ввергнется Англия в случае французского брака, если только Господь не просветит Ее Величество относительно греховности такого деяния».
В памфлете не было оскорблений в мой адрес, наоборот, создавалось впечатление, что этот школяр предан своей королеве, но ненависть к католицизму и всему французскому заставила его забыть об осторожности и здравом смысле. Автор считал, что мой брак с герцогом Анжуйским приведет страну к гибели. «Нашу драгоценную королеву Елизавету ведут, как агнца на бойню», — писал он.
157 
