188 
Я знала, что мой секретарь подвержен этой странной болезни, а в данном случае можно было не сомневаться, что бедняга Дэвисон слег из-за истории со смертным приговором. Но тем не менее я распалила себя до такой степени, что прониклась к этому человеку самой лютой ненавистью. Когда ко мне явился Кристофер Хаттон, я воскликнула, что глубоко несчастна, ибо меня опечалила смерть моей дорогой родственницы.
Хаттон, будучи весьма искушенным придворным, и виду не подал, что удивлен. Он, как и все остальные мои советники, долго убеждал меня подписать приговор, поэтому мое заявление не могло его не смутить, однако он не произнес ни слова, дожидаясь, пока я выскажусь до конца.
— Этот дурак Дэвисон! — воскликнула я. — Он же знал, что я не хочу отправлять Полету этот злосчастный приговор! И все же он сделал это!
Вид у Хаттона был мрачный. Я понимала, что он мысленно спрашивает меня: зачем же тогда вы поставили свою подпись, ваше величество? Но вслух ничего подобного мой мудрый и тактичный Хаттон не произнес.
— Дэвисон проявил излишнюю поспешность, — объявила я. — Я ведь велела ему не отправлять приговор, пока он не получит особого на то распоряжения.
Я говорила неправду. Никаких распоряжений секретарь от меня не получал, а читать мои мысли в его обязанности не входило. Увы, Дэвисон не обладал проницательностью Берли или Уолсингэма.
— И вот королева Шотландская казнена, а виноват во всем Дэвисон. Я хочу, чтобы его посадили в Тауэр, — потребовала я.
— Он тяжело болен, ваше величество. Возможно, он неправильно истолковал приказ вашего величества, однако…
— Хочу, чтобы он оказался в Тауэре, — не дослушала я, и Хаттон понял, что лучше не спорить.
Оглядываясь назад, я стыжусь своего поступка. Лишь слабый, недостойный человек пытается уйти от ответственности за собственное деяние, сваливая вину на кого-то другого. В истории с Марией Стюарт я поступила так, как подсказывал мне здравый смысл. Но Мария играла такую важную роль в моей жизни. Когда-то я безумно ей завидовала — ведь природа одарила ее очень щедро. Но судьба подарила Марии мало счастья.
Право династии Тюдоров на британский престол зиждилось на весьма шатком фундаменте. Многие утверждали, что королева Катарина не являлась законной женой Оуэна Тюдора; не меньше было и таких, кто не признавал брака моего отца с Анной Болейн, а меня считал бастардом. Это было для меня незаживающей раной. Я знала, что притязания Стюартов на престол с точки зрения закона куда более весомы. А легендарная красота Марии, сведшая с ума стольких мужчин? У меня, конечно, тоже были поклонники и воздыхатели, но в глубине души я знала, что их притягивает ко мне сияние короны и магнит верховной власти. Да, я всегда завидовала Марии… Но и жалела, как по-разному сложились наши судьбы! Мария провела детство и юность в роскоши и неге, при французском королевском дворе. Я же все ранние годы своей жизни жила под тенью эшафота. Ей достались одни цветы, мне — сплошь тернии. Но затем все перевернулось: я с триумфом взошла на престол, а Мария, незадачливая королева, двадцать лет томилась в неволе. И все равно что-то похожее на зависть не оставляло меня. Все эти годы Мария незримо присутствовала в моих мыслях, а то, что я ни разу в жизни не видела ее, лишь усиливало существовавшую между нами мистическую связь.
Мария Стюарт была моей навязчивой идеей при жизни, не избавилась я от этого наваждения и после ее смерти. Вот почему мне взбрело в голову свалить всю вину на невиновного, да к тому же еще и больного человека. Дэвисон всего лишь выполнял свои обязанности, однако именно на него обрушилась вся тяжесть моего гнева — беднягу прямо с постели отправили в Тауэр.
Берли пришел в ужас. Он явился ко мне и сказал, что нужно немедленно освободить Дэвисона.
— Дэвисон совершил оплошность, — упрямо ответила я.
— Ваше величество, но вы сами подписали смертный приговор, и совершенно справедливо сделали. Дэвисон всего лишь доставил бумагу коменданту Полету.
— Он знал, что я не желаю, чтобы бумага была доставлена.
— Вы сами ему об этом сказали?
— Это и так было ясно! С каких пор, милорд, вы позволяете себе осуждать действия вашей королевы?
Берли замолчал, но вид у него был озабоченный.
— Очень прошу ваше величество освободить Дэвисона, — тихо сказал он.
Я не удовлетворила его ходатайство. Пусть уж лучше Дэвисон сидит в Тауэре — это облегчало мои душевные муки. По ночам я не могла уснуть, а если забывалась сном, мне мерещились обезглавленные трупы, глаза Марии смотрели на меня с упреком.
188 
