215 
Но Эссекс не отступился. Превышение полномочий его не пугало, и он самочинно приказал задержать некоего де Гаму, человека, служившего у дона Антонио, причем арест был произведен в момент, когда де Гама находился в гостях у Лопеса.
Теперь Эссекс окончательно уверился в виновности медика и добился санкции Тайного Совета на обыск в доме лекаря королевы. Ничего уличающего обнаружить не удалось, и Эссекс сник.
Я же торжествовала. Вызвав к себе мальчишку, я строго отчитала его, назвала сумасбродом и запретила впредь возводить на достойных людей напраслину, а также подвергать их преследованиям без веских на то оснований.
— О, как вы ошибаетесь! — воскликнул он.
Наглец, никто не смеет говорить королеве, что она ошибается!
— Вы себе слишком много позволяете, — одернула его я.
— Я позволю себе все, что угодно, только бы уберечь вашу священную особу от злого умысла!
И, отвесив поклон, фаворит удалился.
Конечно, он был несносен, но, признаться, последняя его фраза несколько умерила мое раздражение. Мальчик и в самом деле меня любил, а его прямота так выгодно отличалась от льстивости прочих придворных…
Эссекс задался целью во что бы то ни стало уличить Лопеса в измене. Он арестовал еще одного из людей Переса, подверг его допросу с пристрастием, и под пыткой несчастный сознался, что Лопес и в самом деле участвует в заговоре, цель коего — отравить королеву.
Выхода не было — пришлось заточить Лопеса в Тауэр. Судили его в Зале Гильдий, председательствовал сам Эссекс (он настоял на этом), а обвинение представлял генеральный прокурор королевства сэр Эдуард Коук.
— Этот лекарь — подлый и кровожадный негодяй, — заявил обвинитель, — гнусный иудей, превзошедший мерзостью самого Иуду.
Об исходе процесса мне сообщил Роберт Сесил.
— Признан виновным, ваша величество. Государственная измена.
Я опечалилась.
— Ах, милый Эльф, кто бы поверил, что человек, служивший мне так долго, может замыслить мою погибель?
На самом деле я вовсе не была уверена в виновности Лопеса. Просто Эссекс решил во что бы то ни стало расквитаться с доктором за строптивость. Не верю я в признание, исторгнутое под пыткой. Ненавижу дознание с пристрастием, но без него, увы, не обойдешься.
Совесть у меня была не на месте. Лопеса приговорили к смертной казни, и я никак не хотела ставить свою подпись под вердиктом — тянула время, как после суда над Марией Стюарт.
Эссекс же убеждал меня, что оставлять врача в живых опасно.
— А что, если его попытаются освободить? Вдруг он сумеет сбежать к своим испанским хозяевам? Подумайте, сколько важных секретов он может им выдать! Ваше величество, вы должны подписать приговор.
— Перестаньте указывать мне, что я должна и чего я не должна, Эссекс! — вспыхнула я. — С королевой так не разговаривают.
— А я разговариваю!
— Попридержите язык, милорд! Он вас до добра не доведет.
И тогда он произнес фразу, которую впоследствии повторил в одном из писем — я храню это письмо и часто перечитываю.
— Ваше величество, вы можете от меня отвернуться, но я не отвернусь от вас никогда. Сейчас вы позволяете мне говорить о любви, и этим я силен. Но может настать день, когда вы лишите меня этого права и даже отнимите у меня самое жизнь. Знайте же, что и в этом случае мои чувства к вам останутся неизменными, ибо сама великая королева не в силах заставить мою любовь угаснуть.
От моего гнева не осталось и следа. Он любил меня по-настоящему! Ведь мальчик совсем не умел притворяться, а говорил он с таким пылом, с такой искренностью!
Я сняла с пальца свой любимый перстень с крупным рубином, окруженным бриллиантами, и надела Эссексу на мизинец.
— Теперь мы связаны, — сказала я. — Если вы попадете в беду и вам понадобится моя помощь, пришлите мне этот перстень. Я вспомню наш сегодняшний разговор и ваши слова. Кольцо — знак моей любви. Увидев его, я выручу вас из беды.
Он поцеловал мне руку, а наутро я подписала приговор Лопесу.
Осужденного отвезли на Тайберрнское поле в позорной колеснице. Перед смертью — Лопеса должны были сначала повесить, а затем и четвертовать — он крикнул толпе, что никогда не замышлял дурного против королевы и любит меня так же, как Господа нашего Иисуса Христа.
— Врешь, еврей! — крикнули ему в ответ. — Ты не любишь Иисуса!
И все решили, что лекарь сам косвенно подтвердил свою виновность.
215 
