64 
И Испанец был прав — наша страна стала такой же несчастной, как его королевство. Стареющая Мэри забросила все дела, мечтая только об одном — родить ребенка.
Ее болезненным состоянием пользовались Гардинер и Боннэр, эти испанские прихвостни, чьи руки были по локоть в крови.
Сколько выдающихся людей закончили жизнь на костре: Николас Ридли, епископ Лондонский; Хью Латимер, епископ Винчестерский; Джон Хупер, епископ Глостера и Ворчестера. Перед казнью многие мученики вели себя с потрясающим мужеством, а толпа наблюдала за их страданиями в мрачном безмолвии.
В народе повторяли слова, которые Хью Латимер произнес перед смертью. Его сжигали рядом с несчастным Николасом Ридли, и Хью крикнул: «Утешьтесь, мастер Ридли! Сегодня мы зажжем свечу, которая по Божьей милости никогда не угаснет!»
Это были красивые слова, произнесенные на пороге мучительной смерти.
Вскоре на костер отправили и Томаса Краммера. Ранее этот пастырь, устрашившись казни, отказался от протестантской веры. Я не могла винить его за это — наоборот, мне казалось, что Краммер поступил мудро. Однако вскоре, не выдержав угрызений совести, Краммер публично объявил, что отвергает католицизм, и за это угодил на костер. Уже привязанный к столбу, он протянул перед собой правую руку и громко крикнул: «Эта рука писала лживые слова, дабы спасти бренное тело. Пусть же она сгорит первой!»
Чуть позже Краммер воскликнул: «Эта рука согрешила!» Он так и стоял с протянутой рукой, а пламя подбиралось все ближе и ближе… — Моя сестра сошла с ума, — сказала я Кэт. — Народ никогда ее не простит. Англичане долготерпеливы, однако Мэри уже добилась того, что ее ненавидят. Неужели она совершенно не понимает своих подданных?
— Народ терпеливо ждет, пока наступит ваш черед, миледи, — серьезно ответила Кэт. — Все живут только этим днем.
Я посмотрела ей в лицо и поняла, что она говорит правду.
* * *
Неудивительно, что вскоре начались мятежи. Страна не желала более терпеть королеву и ее кровавых подручных. Я очень боялась этих восстаний, ибо каждое из них неизбежно связывали с моим именем. Мне очень хотелось, чтобы люди поняли: нужно набраться терпения, мятежи и бунты до добра не доведут. Здоровье Мэри все ухудшалось, ее безумие стремительно развивалось. Последовала еще одна ложная беременность, а религиозный фанатизм сестры перерос в настоящее сумасшествие. Все свидетельствовало о том, что дни Мэри сочтены. Нужно было всего лишь набраться терпения и подождать, пока королева сама перейдет в мир иной. В случае гражданской войны неминуемо найдутся подданные, которые встанут на сторону законной власти, и тогда начнется большая смута.
Первый заговор возглавил сэр Генри Дадли, дальний родственник моего Роберта, который, к счастью, не имел отношения к этой авантюре. Заговорщиков поддерживал французский король, весьма недовольный сближением Англии и Испании. Разумеется, мятежники объявили, что намерены свергнуть Мэри и посадить на престол меня.
Французский посол де Ноайе внезапно проникся ко мне дружеским расположением и постоянно твердил, что ради меня готов на что угодно. Я очень хорошо понимала, что эта «дружба» представляет для меня немалую опасность.
В заговоре Генри Дадли были замешаны два дворянина из моей свиты — Пэкем и Верн. Когда я узнала об этом, мне стало дурно — теперь подозрение неминуемо падет на меня.
Заговор был раскрыт, дворян арестовали, а хуже всего было то, что вместе с ними забрали и Кэт Эшли, и ни в чем не повинного Баптиста Кастильоне, юного итальянца, обучавшего меня своему языку. Арестовали также нескольких дам из моей свиты. Всех, кроме Кэт, заточили в Тауэр, а ее, самую близкую мою наперсницу, отправили в тюрьму Флит. Начались страшные дни. Я представляла себе, как моя обожаемая неразумная Кэт под пыткой делает самые чудовищные признания. От невыносимого напряжения у меня началась желтуха, я слегла, и со стороны мое поведение, должно быть, выглядело как косвенное признание вины.
В эти страшные дни произошло лишь одно радостное событие: мой заклятый враг Гардинер умер. К сожалению, не на плахе, а в собственной постели, вполне мирно и достойно.
Так или иначе, одним врагом стало меньше, впрочем, я не сомневалась, что найдутся желающие занять освободившееся место.
Я лежала в кровати, а в замке происходил обыск. Ничего подозрительного сыщикам обнаружить не удалось, но в комнате Кэт нашли памфлеты «сомнительного», то есть протестантского содержания. Мне стало совсем худо — я знала, что для бедняжки Кэт это может закончиться костром.
64 
