Последние отзывы

  98  

– Вот наконец и вы, Генри, – проговорил мистер Висконти. – Ваша тетушка беспокоилась. – По-английски он говорил отлично, фактически без всякого акцента.

– Вы мистер Висконти? – спросил О'Тул.

– Моя фамилия Искьердо. С кем имею удовольствие?..

– Меня зовут О'Тул.

– В таком случае «удовольствие», – мистер Висконти улыбнулся, и в передних зубах обнажилась большая дыра, отчего улыбка получилась фальшивой, – не совсем удачное слово.

– Я считал, что вы надежно упрятаны за решетку.

– Мы с полицией сумели договориться.

– За этим и я сюда пришел, – сказал О'Тул, – чтобы попробовать договориться.

– Договориться можно всегда, – произнес мистер Висконти так, словно цитировал известный источник, скажем Макиавелли, – если обе стороны получают равные преимущества.

– Думаю, в данном случае так оно и есть.

– Мне кажется, – обратился к тетушке мистер Висконти, – на кухне осталось еще две бутылки шампанского.

– Две? – переспросила тетушка.

– Нас четверо, дорогая. – Он повернулся ко мне. – Шампанское не самого лучшего качества. Оно проделало долгий и весьма бурный путь через Панаму.

– Из этого следует, – вставил О'Тул, – что с Панамой у вас все утряслось.

– Именно, – подтвердил мистер Висконти. – Когда полиция арестовала меня по вашему наущению, она предполагала, что опять имеет дело с неимущим. Но я сумел убедить их, что я потенциально человек со средствами.

Тетушка принесла из кухни шампанское.

– И бокалы, – напомнил мистер Висконти, – вы забыли бокалы.

Я наблюдал за тетушкой как зачарованный. Впервые я видел, чтобы ею командовали.

– Садитесь, садитесь, друзья мои, – сказал мистер Висконти. – Не взыщите, если стулья несколько жесткие. Мы пережили период лишений, но теперь, я хочу надеяться, наши затруднения позади. Скоро мы сможем принимать наших гостей подобающим образом. Мистер О'Тул, я поднимаю свой бокал за Соединенные Штаты. Я не питаю неприязни ни к вам, ни к вашей великой стране.

– Очень великодушно с вашей стороны, – отозвался О'Тул. – А скажите, что за человек у вас в саду?

– В моем положении приходится принимать меры предосторожности.

– Он нас не остановил.

– Меры только по отношению к моим врагам.

– Как вас лучше называть – Искьердо или Висконти?

– Я успел уже привыкнуть и к той, и к другой фамилии. Давайте докончим эту бутылку и откроем вторую. Шампанское, если вы хотите дознаться истины, развязывает язык лучше всякого детектора лжи. Оно поощряет человека к откровенности, даже к опрометчивости, в то время как детекторы лжи побуждают его лгать изощреннее.

– Вам приходилось сталкиваться с ними? – поинтересовался О'Тул.

– Да, один раз перед тем, как я покинул Буэнос-Айрес. Результаты, подозреваю, не принесли большой пользы ни полиции… ни вам. Ведь вы, полагаю, ознакомились с ними? Я заранее подготовился самым тщательным образом. Мне обмотали обе руки резиновыми бинтами, и я даже решил было, что они собираются измерять кровяное давление. Возможно, они и это заодно проделали. Меня предупредили, что, сколько бы я ни лгал, прибор всегда распознает ложь. Можете себе представить мою реакцию. Скепсис у католиков в крови. Сперва мне задали ряд невинных вопросов: например, какое мое любимое кушанье и задыхаюсь ли я, когда поднимаюсь по лестнице. Отвечая на эти невинные вопросы, я усердно думал о том, какое счастье будет в один прекрасный день встретиться вот с этим моим милым дружочком, и сердце у меня колотилось, пульс скакал, и они никак не могли взять в толк, почему одно упоминание о подъеме по лестнице или поедании canneloni [нечто вроде толстых фаршированных макарон (итал.)] приводит меня в такое возбуждение. Они дали мне успокоиться, а затем неожиданно выпалили мое имя – Висконти. «Вы – Висконти? Вы – военный преступник Висконти?!» Но на меня это не произвело никакого впечатления, потому что я научил мою старую приходящую служанку, отдергивая по утрам шторы, будить меня криком: «Висконти, эй ты, военный преступник, просыпайся!» Для меня эта фраза стала обыденной, домашней, означающей «Кофе готов». После этого они вернулись к одышке на лестнице, и на сей раз я был совершенно спокоен, но, когда меня спросили, почему мне нравятся canneloni, я опять начал думать о моей любимой и снова возбудился, зато при следующем вопросе, вполне серьезном, кардиограмма – она, кажется, так называется? – получилась спокойной, потому что я перестал думать о моем сокровище. Под конец они совершенно разъярились и на прибор, и на меня. Замечаете, как подействовало на меня шампанское? Я разговорился, я готов рассказать вам все.

  98