22 
— Это не так, — возразил он горячо. — Я не прикоснулся к ней, пока ей не исполнился двадцать один год!
Она посмотрела на него с удивлением, потом с облегчением и снова с недоумением.
— Тогда зачем вся эта секретность? Почему не обнародовать ваши отношения? Клянусь богом, Алан, мне больше всего хотелось, чтобы вы с Эбони поженились.
— Именно потому я и не хотел, чтобы ты узнала об этом, — отрезал он. — Во-первых, Эбони никогда не выйдет за меня. И я, черт побери, тоже никогда не женюсь на ней!
— Но почему?
— Черт побери…
— Расскажи мне, Алан. Я имею право знать. Девочка так же была поручена моим заботам, как и твоим. Ее судьба беспокоит меня. Она очень уязвимая.
Уязвимая? Что, мать смеется, что ли? Разве она не видела, как та минуту назад выплыла отсюда, нисколько не обеспокоенная тем, что была обнаружена на месте преступления с человеком, не только являющимся ее официальным опекуном, но и двенадцатью годами старше нее. Черт побери, Эбони не менее крепка, чем дерево, имя которого она носит!
— Ты хочешь знать правду? — с вызовом спросил он. — Чистую, неприкрытую правду?
Дейдра выпрямилась.
— Да, хочу.
— Ну что ж, пусть будет так. Пусть будет так…
Эбони не плакала, пока не почувствовала себя в безопасности, очутившись в своей квартире. И тут прорвалось все, вся обида, боль и стыд. Она никогда не забудет выражения ужаса на лице матери Алана, когда та вошла в спальню. Никогда! Ни разу в жизни Эбони не чувствовала себя такой униженной. Как еще ей удалось выбраться оттуда, сохранив последние остатки достоинства, она не понимала. Но, слава богу, ей это удалось.
А что касается Алана… Как она ненавидела его, когда он отказался защитить ее, разрушив доброе мнение своей матери о ней. Эбони никогда не претендовала на святость, но и не была развратной. Она была просто женщиной, сдавшейся перед любовью, с самого начала обреченной на гибель. И теперь не оставалось никого, кто думал бы о ней хорошо, кого волновала бы ее судьба.
Никого, кроме Гарри.
Эбони поднялась и пошла за чемоданами. Пора собираться, подумала она. Пора окончательно развязаться с этими муками.
Звонок в дверь на мгновение поверг ее в панику, пока она не вспомнила, кто тут хозяин. Никто не сможет войти без ее позволения.
Сначала она решила не обращать на звонок внимания, но назойливое гудение чуть не вывело ее из себя. Таким настойчивым мог быть только Алан. Каждый нормальный человек давно бы уже сдался и ушел. В конце концов, она подошла к двери и включила переговорное устройство.
— В чем дело, Алан?
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Зато я не хочу разговаривать с тобой.
— Я понимаю. Послушай, я сожалею о том, что случилось. Я должен был закрыть эту проклятую дверь. Я кое о чем рассказал матери, и она не думает о тебе плохо. Совсем наоборот, досталось именно мне. Она определила тебе роль женщины, с которой плохо обращаются. Собственно говоря, она думает, что ты влюблена в меня.
У Эбони от удивления перехватило дыхание, но она рассмеялась.
— Я думаю, ты просветил ее и насчет этого, — презрительно сказала она.
— Пробовал. Но она не слушает меня. В конце концов, я решил, пусть думает, что хочет, если ей от этого легче.
— Как благородно с твоей стороны. Может быть, ты также позволил ей думать, что и ты любишь меня?
— Кажется, она и так придет к этой мысли. Со временем, — сухо добавил он.
— И ты не захотел разочаровывать ее в твоем моральном облике, не так ли?
— Что-то вроде этого.
— Ты ублюдок, — не выдержала она. — Прогнивший, вонючий ублюдок. Почему ты не сказал ей правду? Что единственная вещь, которая тебе от меня нужна, это секс. Именно потому ты и здесь. Думаешь, что удастся продолжить с того момента, где тебе помешали. Но ты ошибаешься, Алан. Между нами все кончено, — хрипло заявила она. — Окончательно!
— Не устраивай сцен. Это тебе не идет. Но я понимаю, что ты можешь быть немного расстроена. И извини меня.
— Он извиняется! Мой бог, может быть, ты повторишь еще раз?! Это надо записать на магнитофон для потомства. Алан Кастэрс извиняется перед своей шлюхой-любовницей.
— Не называй себя так!
— Почему? Разве ты не так обо мне думаешь?
— Послушай, Эбони, почему бы нам не обсудить это наедине? Впусти меня. Здесь холодно.
— Поверь мне, внутри тебе будет еще холодней. Поезжай домой, Алан. И никогда не возвращайся. Я больше не хочу тебя видеть.
22 
