Ах, какой циник! У Шейлы аж перехватило дыхание.
— Послушайте, — нахмурилась она, — я не умею читать стихи или танцевать так, чтобы заработать себе на жизнь. Когда я начинаю петь, люди разбегаются. У меня нет абсолютно никакого желания стать актрисой. Лучше всего я умею готовить и получаю от этого большое удовольствие. В настоящее время работаю официанткой. А откликнулась на ваше объявление потому, что мне хочется именно готовить еду, а не разносить ее. Вот почему я здесь. Хотя, видит бог, ресторан мне кажется довольно странным местом для собеседования.
— Вы так думаете? — неожиданно ядовито ухмыльнулся Грин и вручил ей меню в кожаном переплете, которое метрдотель молча, не осмеливаясь прервать их беседу, уже давно положил перед ним на стол. — Лучшего места для разговора с тем, кто работает с едой, я не знаю.
— Понимаю, — кивнула Шейла и, взяв меню, стала его изучать. — Предстоит испытание, не так ли? Я буду немедленно опозорена, если закажу на закуску клубнику или стану перчить и солить блюда, не попробовав их?
Она метнула в него уничтожающий взгляд и вдруг увидела, что Грин забавляется ее возмущением. Это длилось всего несколько секунд, но их оказалось достаточно, чтобы сердце Шейлы вдруг учащенно забилось.
— У вас всегда на все есть готовый ответ? — улыбнулся он.
Шейла в смущении опустила глаза не в силах прочесть в меню ни строчки. В конце концов, это Грин затеял словесную дуэль, и ты должна согласиться, что получила удовольствие от пикировки, призналась сама себе девушка. Ты счастлива, что сумела вызвать у него улыбку.
— Мисс Рассел отступает, — прокомментировал Грин молчание Шейлы, — раздумывая над тем, не зашла ли слишком далеко?
Внутри у Шейлы все кипело. Каков наглец! Если бы не обещание помочь Джун, она зашла бы еще дальше! Просто бы встала и ушла подальше от этого Артура Грина, предварительно доходчиво объяснив ему, кто он такой.
— Что же мне все-таки заказать? — небрежно спросил он. — По какому блюду можно безошибочно судить о ресторанной кухне?
Шейла с облегчением переключилась на знакомую тему, стараясь больше не думать о притягательной силе этого человека.
— Следует заказать нечто такое, что не удастся незаметно подогреть. Я бы предпочла яйцо-пашот по-флорентийски с соусом и шпинатом. Блюдо совершенно божественное, если его приготовить правильно, и отвратительное, если сделать это неумело.
Грин кивнул, одобряя выбор.
— Мистер Грин… — раздался женский голос.
Около их столика стояла блондинка в черном шелковом платье, которое облегало фигуру, будто вторая кожа. Крашеные волосы в художественном беспорядке рассыпались по плечам. Артур вопросительно поднял бровь и осторожно спросил:
— Чем обязан?
— Мистер Грин, — восторженно затараторила блондинка, — я ваша давнишняя поклонница. Обожаю ваш последний фильм и…
— Какие-нибудь проблемы, мистер Грин? — вмешался метрдотель, увидевший эту сцену.
— Никаких, — твердо ответил тот. — Чем могу служить, мисс…
— Дэвидсон, — радостно вспыхнула девица. — Эстер Дэвидсон. Могу я получить ваш автограф? — Она похлопала накрашенными ресницами и улыбнулась, изображая маленькую девочку. — Пожалуйста…
— Ради бога.
Шейле показалось, что она уловила слабый вздох, когда Грин доставал «паркер» из кармана пиджака, чтобы расписаться на протянутой ему открытке.
Так вот что такое слава, подумала девушка. Это вечно ускользающий призрак успеха, за которым гоняются многие, а обладают единицы. Неужели прелесть триумфа только в том и состоит, что совершенно незнакомые люди беспокоят тебя в ресторанах и на улицах, явно давая понять, что им от тебя нужно нечто большее, чем автограф?
— Что бы вы хотели, чтобы я написал? — вежливо спросил Артур у блондинки.
Та кокетливо улыбнулась.
— Не могли бы вы дать мне шанс показать вам мою игру? — Она с надеждой хихикнула, но, уловив на его лице едва скрываемую скуку быстро добавила: — Вашего номера телефона будет вполне достаточно.
Боже мой, подумала Шейла, у этой особы, должно быть, шкура толстая, как у бегемота, если она не ощущает исходящего от Грина раздражения.
— Извините, нет, — отказал он, холодностью тона пресекая дальнейшие просьбы. Быстро и уверенно надписал свое имя на открытке и вручил ее жестом, которым вежливо, но решительно дал понять, что просительница свободна.