Особенно,... 
50 
Потом его повели; теперь, когда он попался, все они держались дружелюбно, подсмеиваясь над его попытками скрыться – все, кроме краснорубашечника, которому он испортил игру. Он терялся, не зная, как отвечать на их шутки; мысль о спасении овладела им как мучительная, навязчивая идея. Когда они поймут, кто он такой на самом деле? Когда он увидит метиса или лейтенанта, который уже допрашивал его? Они кучкой шли по улице, медленно поднимаясь вверх по холму к площади. У входа в полицейский участок послышался стук ружейного приклада о цемент. Возле грязной оштукатуренной стены чадила маленькая лампа, во дворе покачивались гамаки, провисшие под спящими телами, точно сетки, в которых носят кур.
– Садись, – сказал ему полицейский, по-дружески подталкивая его к скамейке. Ну вот и все: за дверью взад и вперед ходил караульный, во дворе от гамаков доносился нескончаемый храп.
Кто-то заговорил с ним; он беспомощно поднял глаза:
– Что? – Между полицейскими и краснорубашечником шел спор – будить или не будить кого-то.
– Он обязан по долгу службы, – твердил краснорубашечник. Передние зубы у него выступали вперед, как у зайца. Он сказал: – Я буду жаловаться губернатору.
Полицейский спросил:
– Ты ведь признаешь себя виновным?
– Да, – ответил священник.
– Ну вот. Чего тебе еще надо? Оштрафуем на пять песо. Зачем беспокоить человека.
– А кому пойдут эти пять песо?
– Это тебя не касается.
Священник вдруг сказал:
– Никому не пойдут.
– Никому?
– У меня всего-навсего двадцать пять сентаво.
Дверь в соседнюю комнату распахнулась, и оттуда вышел лейтенант. Он сказал:
– Что за крик вы тут подняли? – Полицейские неохотно, кое-как отдали ему честь.
– Я задержал человека, у которого обнаружено спиртное, – сказал краснорубашечник.
Священник сидел, опустив глаза.
– …ибо распяли его… распяли… распяли… – Покаяние беспомощно спотыкалось об заученные слова молитвы. Он ничего не чувствовал, кроме страха.
– Ну и что? – сказал лейтенант. – При чем тут ты? Мы таких десятками задерживаем.
– Ввести его? – спросил полицейский. Лейтенант взглянул на приниженно поникшую фигуру на скамейке.
– Встать, – сказал он.
Священник встал. Вот сейчас, думал он, сейчас… Он поднял глаза. Но лейтенант смотрел на слонявшегося у входа караульного. На его смуглом, худом лице вспыхнули беспокойство, раздражение.
– Он без денег, – сказал полицейский.
– Матерь божия! – сказал лейтенант. – Когда вы научитесь?.. – Он шагнул к караульному и оглянулся: – Обыскать его. Если денег нет, посадить в камеру. Дайте ему какую-нибудь работу. – Он вышел во двор и, размахнувшись, ударил караульного по уху. Он сказал: – Спишь на ходу. А ты должен чеканить шаг горделиво… – И повторил: – Горделиво. – Маленькая ацетиленовая лампа чадила у побеленной стены, со двора несло мочой, и полицейские спокойно спали в провисших гамаках.
– Записать его? – сказал сержант.
– Да, конечно, – не глядя на священника, бросил на ходу лейтенант и быстрой, нервной походкой прошел мимо лампы во двор. Он стал там под дождем, заливавшим его щегольской мундир, и огляделся по сторонам. Мысли его были далеко – точно какая-то тайная страсть нарушила заведенный порядок привычной ему жизни. Он вернулся назад. Он не находил себе места.
Сержант втолкнул священника во внутреннее помещение участка; на облезлой стене висел яркий рекламный календарь – темнокожая метиска в купальном костюме рекламировала минеральную воду, а рядом карандашная надпись, сделанная аккуратным, учительским почерком, гласила, что человеку нечего терять, кроме своих цепей.
– Фамилия? – спросил сержант. Не успев подумать, священник ответил:
– Монтес.
– Где живешь?
Священник назвал наугад какую-то деревню. Он был поглощен созерцанием собственного портрета. Вот он сидит среди первопричастниц в накрахмаленных белых платьях. Кто-то обвел чернилами его лицо, чтобы оно выделялось. На стене был еще один портрет – гринго из Сан-Антонио в штате Техас, которого разыскивали по обвинению в убийстве и ограблении банка.
– Ты, наверно, купил бренди, – осторожно проговорил сержант, – у незнакомого тебе человека…
– Да.
– Которого опознать не сможешь?
– Да.
– Молодец! – одобрительно проговорил сержант; ему явно не хотелось начинать расследование. Он попросту взял священника за локоть и вывел во двор; в другой руке у него был большой ключ вроде тех, что имеют символическое значение в постановках моралите или волшебных сказок.
50 
