Утром, проснувшись, она увидела Джеймса, поднимавшего занавески: в ее каюте.
Какой открылся прекрасный вид на море!
Стюард заметил, что она уже не спит, и тихо сказал:
— Боюсь, у меня плохие новости, мисс Орина, но, прошу, не принимайте их слишком близко к сердцу.
— Говори же, что случилось? — встревожилась она.
— Старая леди умерла сегодня ночью во сне, — пробормотал Джеймс.
— О Господи, не могу в это поверить! — воскликнула девушка.
— Она совсем не мучилась, улыбка застыла на ее губах. Думаю, она знала, что врата рая открыты для нее.
Стюард поклонился и вышел из каюты.
Когда за ним закрылась дверь, Орина вскочила с кровати, натянула платье и поспешила к миссис Карстрайт.
Джеймс уже скрестил ей руки на груди и, по-видимому, расчесал и уложил ей волосы.
На губах покойной действительно была улыбка.
Орина не могла отвести взгляд от безжизненного тела своей гувернантки, потом упала на колени и стала молиться.
Позже, когда она шла к себе в каюту, ее не покидало чувство вины за смерть этой милой женщины, без всяких колебаний согласившейся на столь длительное, тяжелое для нее путешествие.
Но, вспомнив, как не любила миссис Карстрайт докторов, Орина подумала, что, возможно, старая леди и сама предпочла бы умереть здесь.
Вопрос о наследстве миссис Карстрайт разрешился, слава Богу, еще давно.
У нее не было никаких родственников, и все свое состояние она завещала одному из детских приютов Нью-Йорка.
«Наверное, такой смерти я могла бы пожелать себе», — подумала Орина.
Однако она все еще в какой-то степени чувствовала себя ответственной за случившееся.
В эти минуты беспомощности хозяйки судна капитан представлял собой надежную опору.
— Вы не должны винить себя, мисс Орина, — рассудительно сказал он. — Единственная ошибка в том, что миссис Карстрайт должна была сказать вам о своем недуге до того, как поднялась на борт яхты.
— Придется ли нам теперь возвращаться обратно? — нервничала Орина. — Думаю, гаи зеты могут заинтересоваться смертью миссис Карстрайт, она ведь была вдовой епископа Нью-Йорка. Им будет также любопытно, почему она умерла в море, на яхте, :в обществе восемнадцатилетней девушки, которая неведомо зачем отправилась в путешествие в разгар светского сезона.
Орина тяжело вздохнула.
Она была уверена, что газеты каким-нибудь образом свяжут смерть ее старой гувернантки с выстрелом Клинта Хантера у нее в комнате.
Как будто прочитав ее мысли, капитан сказал:
— Мистер Хоффман настаивал на том, чтобы ваше путешествие длилось как можно дольше, поэтому я думаю, мисс Орина, самым лучшим решением будет похоронить миссис.
Карстрайт в море.
Орина с удивлением посмотрела на него.
— Вы думаете, такое возможно сделать? — растерянно спросила она.
— А почему бы нет? — ответил Беннет. — Как капитан этого судна я имею право в случае необходимости и хоронить, и женить пассажиров, и я абсолютно уверен, никто не будет искать миссис Карстрайт до вашего возвращения в Нью-Йорк.
Орина согласилась, что это наилучший вариант в сложившейся ситуации.
В то же время она не могла избавиться от чувства вины за то, что слишком мало уважения и скорби будет выказано к бедной миссис Карстрайт.
Капитан направил яхту в открытое море, и уже через полчаса берег исчез за голубой дымкой.
Погода разгулялась, волны успокоились, — от яркого солнечного света вода была застлана золотистой дымкой, все вокруг блестело и переливалось.
Тело миссис Карстрайт завернули в белый холст и покрыли сине-красным флагом со звездами.
Капитан провел короткую погребальную церемонию, и тело медленно соскользнуло в воду.
Раздался прощальный залп из ружей, и море с благодарностью приняло миссис Карстрайт.
Это был простой, необременительный ритуал, и Орина подумала, что именно так следовало бы попрощаться и с ней.
Она вспомнила, с каким шумом и помпой проводились похороны ее отца.
Отпевание проходило в маленькой церкви, всего в миле от ранчо.
Резной гроб везли на подводе, запряженной шестью лучшими лошадьми.
Весь гроб был усыпан цветами.
Впереди, под руку с Бернардом Хоффманом, шла Орина, затем все его секретари и менеджеры.
За ними тянулась скорбная процессия — это были люди, работавшие во владениях Дейла Вандехольта;
Один из них вел под уздцы его любимого жеребца.
Вся церковь была, в цветах.