Особенно,... 
54 
– Любимая, родная моя девочка, какой же я негодяй, что причинил тебе столько боли… Бедная моя, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
Эвелин обвила руками его сильную загорелую шею и прижалась щекой к его чуть шершавой щеке.
– Я уже простила тебя. И вовсе я не бедная. Я самая богатая женщина в мире.
– Ну, по-моему, это преувеличение. Думаю, найдется еще пара-тройка…
Она чуть отстранилась и прикрыла его рот ладонью, не давая договорить.
– Нет, я самая богатая женщина в мире, но деньги тут ни при чем. Я самая богатая, потому что ты любишь меня. И я люблю тебя не за твои деньги, не за твою власть. Даже если бы ты был обыкновенным простым человеком и не имел бы ни гроша за душой, я любила бы тебя не меньше. Ты мне веришь?
Она заглянула в его глаза, боясь увидеть там привычное недоверие и цинизм, но в них светились только любовь и нежность.
– Верю, любимая. А ты действительно простила меня?
Она нежно обхватила его голову руками и прижалась к его губам в поцелуе.
– Да, любимый.
– Значит, ты согласна выйти за меня замуж?
Еще один поцелуй.
– Да, любимый.
– Слава богу, – выдохнул он и с каким-то отчаянием и в то же время с облегчением прижал ее к себе.
Руки Эвелин пробрались к нему под пиджак и стали гладить его спину и плечи сквозь тонкий шелк рубашки. Он чуть отстранился и заглянул ей в лицо своими бездонными глазами, в которых нежность сменилась страстью.
– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь со мной, маленькая плутовка?
– О да, – промурлыкала она, легонько прикусив его мочку уха, – вполне, ибо то же самое ты делаешь со мной.
Он на миг прикрыл глаза, затем подхватил ее на руки и понес в спальню, где бережно опустил на кровать.
Они предавались любви медленно и самозабвенно. Они с наслаждением и страстью ласкали друг друга, чувствуя, как какая-то сила отрывает их от грешной земли и стремительно поднимает ввысь. Эта спальня стала сейчас центром и сущностью вселенной, заключив в свои стены пространство и время. Казалось, не существует больше ничего. И единственное, что ощущала Эвелин в этот миг, было переполнявшее ее радостное желание близости, сладкой болью пронзившее все ее тело, и его отклик – медленный, сдержанный, терпеливый, дико возбуждающий и полностью подвластный ему.
Наконец, когда она забилась в его руках от страсти и восторга, он тоже отдался своей чувственности, шепча в безумном восторге ее имя и извергая в нее свой экстаз, утоляя ее голод и заставляя парить в каком-то другом измерении, где наслаждение уносило ее на своих крыльях, где все ее тело было расплавленный огонь и мед, где ее губы чувствовали только вкус его губ, ноздри – только его запах, а сердце – его любовь.
Много позже, когда они лежали в объятиях друг друга, насытившиеся и умиротворенные, а их сердца возвращались к нормальному ритму, она вдруг проговорила:
– Я так счастлива, что мне страшно, Луис.
Он приподнялся на локте и с удивлением заглянул в ее лицо.
– Страшно? Почему?
Она никогда не думала, что кому-то расскажет об этом, даже ему, которого полюбила всем своим существом, всем сердцем, но слова рвались из нее, словно послушные чьей-то чужой воле.
– Мысль о том, что я могу любить, хотеть кого-то, приводила меня в ужас. Я выросла, уверенная в том, что любовь – это кратчайший путь к тому, чтобы полностью утратить контроль над собой. – Она повернулась к нему и взглянула в его лицо. – Я боюсь, Луис.
– Что, позволив себе полюбить, ты обрекаешь себя на новую боль?
Она кивнула.
– Я боюсь быть счастливой. Боюсь, что это прекрасный сон, который когда-нибудь закончится, и я снова проснусь одинокая, с болью в сердце от очередного предательства.
Он прижал ее к себе.
– Я никогда не оставлю и не предам тебя, любимая, – горячо проговорил он. – Но, если хочешь знать, я тоже боюсь.
– Ты? – Эвелин немного отстранилась и недоверчиво уставилась на него. – Боишься? Ты самый бесстрашный мужчина на свете. Ты ничего не боишься.
Он улыбнулся горькой улыбкой и крепче сжал руки, обнимающие ее.
– А вот и ошибаешься. Я такой же человек, как и все, и ничто человеческое мне не чуждо, в том числе и страхи. Неужели ты думаешь, что я хотел полюбить тебя? Ты могла оказаться террористкой или просто дешевой авантюристкой, но еще до того, как я узнал о том, что это не так, страсть к тебе уже захватила меня. Я думал: боже, ты же влюбился в нее, дурак! И я ненавидел себя за это. Но я уже ничего не мог поделать. Как я мог не влюбиться в мерцающие тайной, изумрудные кошачьи глаза?
54 
