82 
Она подошла к шкафу и убрала полотно. Потом повернулась ко мне и заглянула в лицо.
— Что-то ты плохо выглядишь, — заметила она. — Пойди-ка, сядь. Тогда с тобой будет все в порядке, правда? Бедная Клер! Она умерла, ты же знаешь. Габриел, можно сказать, убил ее.
Я старалась отделаться от впечатления, произведенного этой картиной, и рассеянно сказала:
— Но у нее было больное сердце. А я молода и здорова.
Она склонила голову набок и лукаво посмотрела на меня.
— Может быть, поэтому мы с тобой и друзья… — начала она.
— О чем вы, тетя Сара?
— Мы ведь друзья. Я поняла это с самого начала. Как только ты вошла, я сказала себе: «Мне нравится Кэтрин. Она понимает меня». Вот почему, я думаю, они говорят…
— Тетя Сара, скажи, что ты имеешь в виду? Почему мы с тобой понимаем друг друга лучше, чем кто-либо из живущих в этом доме?
— Они всегда говорили, что я переживаю второе детство.
Я ужаснулась от дикого предположения.
— А что они говорят обо мне?
Она помолчала, потом сказала:
— Мне всегда нравилась певческая галерея.
Мне не терпелось узнать, что сейчас творится в ее одурманенном мозгу. Потом я поняла, что она уже начала мне рассказывать, и что певческая галерея имеет какое-то отношение к тому, что ей удалось узнать.
— Вы были на певческой галерее, — догадалась я, — и услышали чей-то разговор?
Она кивнула, потом покачала головой:
— Нет, я не думаю, что у нас не будет много украшений к этому Рождеству — из-за Габриела. Может быть, немного веточек остролиста…
Я была в отчаянии, но понимала, что надо быть осторожной, чтобы не напугать ее. Она что-то услышала, но боится повторить, потому что чувствует, что этого делать нельзя. Если она поймет, что я стараюсь узнать что-то, она станет осторожной и не скажет мне ничего. А мне надо было как-то выудить у нее это — мне необходимо было знать, что говорили обо мне.
Я постаралась успокоиться и сказала:
— Ничего. На следующее Рождество…
— Но кто знает, что может случиться с нами на следующее Рождество… со мной… с тобой?..
— Я, вернее всего, буду здесь, тетя Сара, и со мной мой малыш. Если это будет мальчик, то его захотят воспитывать здесь, правда же?
— Они могут отобрать его у тебя. Они могут поместить тебя…
Я притворилась, что не замечаю сказанного:
— Я бы не хотела разлучаться с моим ребенком, тетя Сара. Никто не сможет этого сделать.
— Они смогут… если доктор так скажет.
Я взяла в руки платье для крестин и сделала вид, что рассматриваю его, но, к моему ужасу, у меня задрожали руки, и я боялась, что она это заметит.
— Так сказал доктор?
— Ну да. Он говорил это Рут. Он сказал, что если тебе станет хуже, то, возможно, придется… даже лучше бы это сделать до рождения ребенка.
— А вы были на певческой галерее?
— Да, а они — в холле. Они меня не видели.
— Доктор сказал, что я больна?
— Он сказал: «Не в своем уме». Он что-то говорил о том, что у таких людей часто бывают галлюцинации… Они совершают странные поступки и потом думают, что это сделал кто-нибудь другой. Он сказал, что это разновидность мании преследования или что-то в этом роде.
— Я понимаю. И он сказал, что я этим страдаю?
У нее задрожали губы.
— Ах, Кэтрин, — прошептала она. — Мне будет не хватать тебя. Я не хочу, чтобы ты уезжала. Я не хочу, чтобы тебя отвезли в Уорстуисл.
Ее слова прозвучали, как звон похоронного колокола на моих собственных похоронах. Я поняла: если я не приму меры — меня похоронят заживо.
Все, больше в этой комнате находиться не было сил. Я сказала;
— Тетя Сара, мне надо отдохнуть. Ты простишь меня, если я теперь уйду?
Не дождавшись ее ответа, я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Потом спокойно подошла к двери и, когда закрыла ее за собой, пустилась бежать в свою комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней. Я была похожа на животное, которое видит, как его запирают в клетке. Надо было что-то делать, пока меня совсем не закрыли там. Но что? Что?
Я быстро приняла решение. Я пойду к доктору Смиту и спрошу его, почему он говорил обо мне Рут такие вещи. Может быть, я подведу Сару, потому что он поймет, что она подслушала их, но я постараюсь сделать все возможное, чтобы не упоминать ее имени. Дело было настолько важным, что не приходилось думать о таких мелочах.
Они говорили «она сумасшедшая». Слова, как молот, стучали в моем мозгу. Они говорили, что у меня галлюцинации, что я вообразила, что увидела у себя в комнате кого-то, а потом будто я начала совершать странные поступки — глупые и неразумные, и воображала, что их совершал кто-то другой.
82 
