98 
Однажды мы с женой уехали в гости к друзьям. В этот день был сильный туман на торфяниках, и мы заблудились. Когда мы вернулись домой — на два часа позднее, чем рассчитывали, — несчастье уже произошло. Воспользовавшись нашим отсутствием, няня напилась и в таком состоянии решила искупать ребенка. Она положила нашу девочку в ванну с кипятком. Единственным утешением было то, что смерть, должно быть, наступила мгновенно.
Дорогая моя Кэтрин! Ты сама готовишься стать матерью и поймешь, какое горе пережила моя жена. Она винила себя за то, что оставила ребенка на попечение няни. Я разделял ее чувства, но время шло, а ее горе не притуплялось. Она все продолжала оплакивать ребенка, и меня начало тревожить то, что она со временем все ожесточеннее обвиняет себя. Она бродила по дому с душераздирающими рыданиями, которые внезапно сменялись приступами дикого хохота. Тогда я еще не понимал, что с ней случилось после этой трагедии.
Я пытался убедить ее, что у нас могут быть другие дети. Но было видно, что успокоить ее надо немедленно. И тут у твоего дяди Дика возникла эта идея.
Я знаю, как ты любишь своего дядю Дика. Он всегда был добр к тебе. Это покажется тебе естественным, Кэтрин, когда ты узнаешь, кем он тебе доводится. Это твой отец, Кэтрин.
Трудно сейчас все это объяснить тебе. Если бы он был здесь, он сделал бы это, конечно, лучше меня. Он не был холостяком, как многие полагали. Его жена — твоя мать — была француженкой. Он познакомился с ней во время стоянки в порту в Марселе. Она была родом из Прованса, и они поженились через несколько недель после знакомства. Они были идеальной парой и очень переживали долгие разлуки, когда он уходил в море. Он уже собирался расстаться с морем, потому что вскоре должна была появиться на свет ты. Как ни странно, горе настигло нас обоих в один и тот же год. Твоя мать умерла при родах. И это было всего два месяца спустя после гибели нашей девочки.
Твой отец привез тебя к нам; ему хотелось, чтобы у тебя был настоящий дом, и мы с ним решили тогда, что если у моей жены будет ребенок, о котором она смогла бы заботиться, это поможет ей утешиться. Тебя даже звали так же, как и нашу дочь. Мы ее назвали Кэтрин в честь ее матери, а твой отец, когда он решил, что повезет тебя к нам, тоже назвал тебя Кэтрин…»
Я прервалась на несколько секунд. Теперь я так ясно себе все представляла! Обрывки событий объединились наконец в законченную картину.
Я успокоилась: ведь то, чего я боялась больше всего на свете, оказалось неправдой.
Потом уже, переносясь в прошлое, я, кажется, вспомнила ее — женщину с диким глазами, которая так сильно прижимала меня к себе, что я кричала от страха и боли. Я подумала о человеке, которого всегда считала своим отцом. Все эти долгие тоскливые годы он хранил в памяти счастливое время, когда они были вдвоем с той женщиной, которая теперь находилась в Уорстуисл. Возвращаясь во сне к тем мучительным дня, он звал ее вернуться… но не такой, какой она была сейчас… она представлялась ему здоровой и счастливой, как прежде.
Меня переполняла жалость к нему и к ней. Мне надо было быть более терпимой к этому мрачному дому с его вечно опущенными жалюзи на окнах — дому, в который со времени страшного несчастья не проникал солнечный свет…
Я опять взялась за письмо:
«Дик решил, что с нами тебе будет спокойнее, чем с ним. Ну что это за жизнь для ребенка, говорил он, когда отца все время нет дома, а у ребенка к тому же нет еще и матери! Теперь, когда умерла твоя мать, он не мог отказаться от моря навсегда. Он говорил, что на берегу тоскует о ней еще больше, чем в море. И это было естественно. Поэтому мы внушили тебе, что ты — моя дочь, хотя я и частенько говорил ему, что тебе принесло бы гораздо больше радости узнать, что он твой отец, а не я. Ты же знаешь, как он всегда дорожил твоими интересами. Он очень хотел, чтобы частично хотя бы ты получила образование на родине твоей матери. Вот почему тебя послали в Дижон. Но нам хотелось, чтобы все считали тебя моей дочерью, так как я вначале еще надеялся, что таким образом твоя тетя сможет скорее принять тебя за своего ребенка.
Но если бы это было так! Какое-то время нам казалось, что все получится так, как мы задумали. Но удар, который ей нанесла судьба, оказался для нее слишком тяжелым. Нам пришлось увезти ее из дома. После этого мы переехали в Глен Хаус. Хотелось отгородиться от того, что напоминало о прошлом; к тому же мы теперь жили не так далеко от того места, где она содержалась…»
98 
