— Под… под полную опеку?.. — замерев, совсем тихо и немного растерянно переспросила златовласка, очевидно знающая что это такое.
— Да, — подтвердил эйр Риатис. И преспокойно сообщил: — Что, как понимаете, невозможно без вашего на то согласия.
— Но… — робко заикнулась Энжель, растерянно переводя взгляд то на меня, то на начальника каторги и не в силах выбрать для лицезрения кого-то из нас.
— И никаких но! — мигом построжев, оборвал ее лиарх. — Либо вы отказываетесь от милостивого предложения суда и, соответственно, остаетесь у нас до окончания срока, либо принимаете полную опеку и сей же час покидаете нас с сэром Кэрриданом. Другого не дано. — И, не дав девушке ни мгновения на размышления, тут же спросил: — Так каково же ваше решение? Вы принимаете выставленное судом условие вашего освобождения с каторги?
Едва он договорил, Энжель устремила на меня отчаянный взгляд своих небесно-голубых глаз. И, прикусив нижнюю губку, быстро-быстро заморгала, явно сдерживая выступающие слезы. А затем, бросив чуть затравленный взгляд во двор, на стоящие ровными рядами металлические короба местного карцера, опустила взгляд, и как-то странно обмякнув, едва слышно прошептала-вымолвила: — Да…
— Вот и славно, — удовлетворенно кивнул эйр Риатис, заметно расслабляясь. После чего перевел взгляд на меня и, залихватски подкрутив тонкий ус, торжествующе подмигнул. Как бы говоря этим — ну, что я вам говорил?!
Я не оценил эту подначку по достоинству. Наоборот, она вызвала у меня исключительно отрицательные эмоции и нестерпимое желание дать кое-кому в рыло. Только силой воли и сдержался… Ограничившись лишь злым взглядом в адрес лиарха. И быстро шагнул к златовласке, глаза которой уже были на мокром месте. Быстро бедненькую в лоб поцеловал и прошептав успокаивающе: — Успокойся, моя хорошая, успокойся… Я тебя не обижу… И никому обидеть не дам… — к себе ее прижал.
Энжель, помедлив чуть, мои объятия приняла. Молча уткнулась мне носиком в грудь и обеими руками чуть повыше пояса обхватила.
Так мы и простояли минут пять, прежде чем златовласка успокоилась и перестала едва заметно подрагивать. Явно помогли ей мои успокаивающие слова вкупе с ободряющим поглаживанием по узкой спинке…
— Я в порядке, Кэр… — тихо произнесла, наконец, она, осторожно отстраняясь, но не выпуская из объятий. И, подняв голову, слабо улыбнулась мне.
— Точно? — с изрядной толикой озабоченности вопросил я, бережно стирая большим пальцем правой руки мокрые дорожки под ее глазами.
— Угу, — кивнула она, и замерла, доверчиво принимая мою заботу.
В этот момент в кабинет без стука сунулся Оскар. Поглядел на меня с Энжель, на эйра Риатиса, а затем уведомил своего начальника о том, что прибыли все нужные для завершения моего дела люди.
— Давай, давай их сюда, — тотчас же распорядился замахавший рукой начальник каторги.
Они и ввалились вскоре в кабинет. Какой-то толстячок судейский, с помощницей — девушкой с постным лицом; сильно смахивающий на Бартинелли, только выглядящий чуть постарше, младший магистратский советник, с писцом — белобрысым пареньком с вороватым взглядом; унылый тощий мужичок — магистратский же поверенный, да два немолодых свидетеля из числа уважаемых горожан. С ними так же Оскар зашел. И еще один подчиненный лиарха — из Одаренных, судя по переливающейся зеленым и сиреневым серебряной фибуле с инкрустацией на форменном мундире.
Вся процедура, похоже, была известна собравшимся до мелочей, а потому и рассусоливать они не стали. Помощница судейского и писарь магистратский сразу придвинули стулья к стоящему в кабинете лиарха огромному столу и, разложив принесенные с собой писчие принадлежности, устроились с разных его боков. Гербовые бумаги, в немалом количестве, из сумок достали и принялись их заполнять, перенося на них нужные сведения из моих документов и тех что были предоставлены им эйром Риатисом. А остальные преспокойно расселись кто куда — мест хватало, и, нет-нет поглядывая с интересом на меня с Энжель, стали молча ждать, когда пронзительно скрипящие перьями и строчащие с умопомрачительной скоростью писцы со своей задачей справятся.
А потом… А потом, когда основная часть работы была окончена, и началось заполнение опекунской грамоты, от Энж потребовалось ритуальную фразу произнести. С чем златовласка чуть замешкалась… Ибо сперва она, вскинув голову, бросила на меня пронзительный взгляд лучисто-голубых глаз, словно пытаясь прочесть на моем лице нечто крайне важное для себя. Да так и замерла. И лишь потом, когда я ободряюще ей улыбнулся, да погладил успокаивающе по плечу, она решилась. Собралась с духом и чуть подрагивающим от волнения звонким голоском произнесла: