42 
– Княже, княже, к тебе боярин с письмом.
– Гоните, – огрызнулся Зверев. – Это нечисть и есть. Обряду хочет помешать…
– Гоните прочь! – повторила княгиня и накинула налатник ему на чресла. – Гоните. Я хочу побыть наедине с мужем хотя бы раз в году.
Но как молодые друг по другу ни соскучились, апрельская экзотика никакого удовольствия им не доставила. Холодно, колко, вопли и гам. Огонь факелов то и дело чиркал по полотну, налатник сползал, истошные вопли не давали расслабиться.
– Идем в опочивальню, – наконец сломалась и княгиня.
Супруги поднялись, наскоро привели себя в порядок и вышли на свет. Их встретили восторженные вопли смердов и сосредоточенный Пахом с тонкой грамоткой в руке.
– Это откуда? – остановился Андрей.
– Сказывал же я, гонец на струге приплывал. Вы погнали, но грамоту он оставил.
– Вот черт! – Князь схватил письмо, сдернул шнурок, развернул.
– Что там, батюшка? – повисла на руке Полина.
– «Мои глаза ошибались», – вслух прочитал Зверев. – Подписи нет.
– Это опять он?
– Кто же, кроме нашего шутника? – вздохнул Андрей. – Пахом, передай Рыжему, пусть готовит ушкуй. Сам собирай холопов. Завтра отплываем.
* * *
Несмотря на спешку, в Москву князь Сакульский попал только третьего мая. Лед сошел, а плыть по воде получалось почти втрое медленнее, нежели скакать на рысях. Да еще лошадей для дружины пришлось покупать – на ушкуй ведь табун в девяносто голов не загонишь.
Людей у Зверева стало больше – несколько холопов вернулись в строй, залечив раны, да еще шестеро отроков решили поискать в рабстве беззаботную жизнь. Пахать, косить, строить им показалось тяжелее, нежели махать саблей да время от времени рисковать шкурой в битвах. Особенно радовались походу Илья с Изольдом. Ребята не только крепкие, но уже и битые во многих сечах, опытные бойцы. Оба уже успели заработать в походах и шрамы, и немало серебра.
Правда, до положенных по разрядной книге пятидесяти копий Андрей пока не дотягивал – так ведь и в походы он каждый год ходил, а не вкруг, как другие. Посему и за потери мог оправдаться.
В московском дворце князя Сакульского дружина расположилась легко и привычно, как дома. Погреба полны, постели есть, сено припасено, баня топится – чего еще ратному человеку для жизни надобно?
Отмывшись и переодевшись во все чистое, утром следующего дня Зверев, прихватив пару молодых холопов, поскакал в Кремль. Пахома оставил строить конюшню – навеса для всех скакунов не хватило. Князя уже ждали и сразу проводили в Грановитую палату. Не в Большой зал, естественно, а в Царицыны палаты, что располагались от оного через стену. Это был, если можно так выразиться, официальный государев кабинет: помещение примерно десять на пятнадцать метров с высоким потолком, наборным полом, с монументальным троном под балдахином. Пира или большого приема тут, конечно, не устроишь – но встретить иноземного посла со свитой в торжественной обстановке можно, совет устроить с ближними боярами али волю свою кому-то из знатных людей объявить.
Сейчас посреди зала стоял большущий, метров пяти в длину, овальный стол, заваленный грамотами. Возле забранного витражом окна, у высоких пюпитров под присмотром дьяка Адашева скрипели перьями шестеро писцов.
– Здрав будь, князь Андрей Васильевич. – Иоанн был одет в желтую, шитую золотом и украшенную самоцветами ферязь поверх алой шелковой рубахи. Бритую голову согревала скромная войлочная тафья без каких-либо украшений. – Заждался я тебя.
– От страшного твоего гнева далеко бежал, государь, – приложив руку к груди, склонил голову Зверев.
– За гнев прощения просить не стану, ибо на слуг моих ты напраслину возводил, – решительно отрезал юный царь. – Хан Шиг-Алей, едва токмо понял, что изменники его одолевают и служить мне верно в Казани он более не способен, сам сюда вернулся, в ноги мне упал и просил от тягостной власти его разрешить и другого наместника в Казани назначить.
– Ну и как, заменили?
– На место хана посажен был мною князь Семен Микулинский, коий без хлопот в Казань прибыл и татарами с уважением был принят. Князь, почитай, всех казанцев к присяге привесть успел, как вдруг изменщики неведомые бунт учинили, на воеводу кинулись… Насилу Семен Иванович из Казани ушел и в крепости твоей от ворога укрылся. Однако же сто восемьдесят витязей моих татары смертию побили и ворота города от всех русских затворили.
42 
