Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
65 
Тут Николай ударил по тормозам, выскочил из машины, распахнул дверцу «Нивы», буквально силой вытащил Машу наружу, а затем… он подхватил ее на руки, прижал к себе, посмотрел ей прямо в глаза и замер – всего на секунду. А затем он склонился, впился в Машины губы и простонал. Маша растерялась, она чувствовала себя одновременно и совершенно беззащитной, и абсолютно счастливой в этих сильных руках. В голове крутилось: черт с ним, будь что будет, а губы сами тянулись навстречу этому властному мужскому рту. Никто и никогда не целовал Машу так, как он, стараясь завладеть не только ее губами, но и ее сознанием. Николай не отрывал взгляда от Машиных глаз, не давал ей выскользнуть из-под своих чар. Машу окутывал сложный запах его тела. Она раскрыла губы, отдалась поцелую полностью, и весь мир полетел вверх тормашками, осталось только это лесное озеро и этот поцелуй, и это «черт бы с ними со всеми», пульсирующее у нее в виске.
Затем Николай выпустил ее из рук, нежно опустил на траву, задыхающуюся, потерянную, глупо улыбающуюся, а сам сел рядом и обхватил руками колени. Он долго внимательно смотрел на Машу, прежде чем сказать то, что потрясло ее и разозлило до ужаса. И что никак нельзя назвать иначе, как шантаж.
– Теперь, Марья Андреевна, вы знаете, что могло бы быть между нами. И только от вас зависит, как долго продлится ваше пресловутое «никогда». Хотите только работать – извольте. Решите испортить себе жизнь и выйти замуж за Роберта – пожалуйста. Но между нами определенно что-то есть, и теперь вы хотя бы знаете, что потеряете.
Глава пятнадцатая
Сидя на красивом холме
Две недели. Маша сидела на лавочке у метро и смотрела на толпу, вытекающую из узких дверей метрополитена на запруженный проспект и распадающуюся в броуновском движении на молекулы в поисках нужной маршрутки. Он не сказал больше ни о чем, не сделал ничего предосудительного – ни разу, ни на секунду. Тогда он поцеловал ее, теперь Маше казалось, что этого вообще не было. Летний полуденный зной ли заморочил ее, усталость ли взяла свое, но не привиделись ли ей эти темные глаза, пожирающие ее, опаляющие опасным, но таким притягательным огнем?
Две недели без пары выходных дней.
Работа была интересной и сложной, гораздо сложнее и куда интереснее, чем Маша могла себе представить. Впрочем, она настолько «включилась» в проект, что вышла далеко за рамки рисования красивых картинок. С неожиданной даже для самой себя ясностью Маша Кошкина почувствовала, что всей душой хочет, чтобы этот парк появился не только на бумаге, но и на деле.
Чтобы вместо сгоревших от болезни, страшных, угрюмых, сухих елок вокруг этого поля появились дорожки и красивые фонари, чтобы тут смеялись дети и пожилые люди выгуливали маленьких собачек.
Маша обожала Сокольнический парк, где провела все детство, и этот опыт теперь помогал ей, когда казалось, что не хватит ни сил, ни возможностей, ни времени. Времени было особенно мало, и Маше приходилось дневать и ночевать на поле, но это ей нравилось. Она забирала материалы домой, вела обширную переписку, изучала опыт уже существующих поселков. Ни один из них не делал в Подмосковье парковой зоны, ни один из них не интегрировал в свой проект объект инфраструктуры такого масштаба.
Гончаров поначалу говорил, что Маша слишком рьяно взялась за продвижение идеи, которая должна была носить только имиджевый характер. Он не возражал, даже поощрял ее рвение, но Маша прекрасно понимала, что он относится скептически к ее попыткам прыгнуть выше головы.
Молодо-зелено.
Гончаров вел себя с Машей вежливо, но отстраненно, словно он жалел о своем срыве и пытался сделать так, чтобы их нечаянный поцелуй у озера как можно быстрее оказался похоронен под пеплом дней, бумаг, совещаний, звонков и прочей рутины, сопровождавшей их рабочие дни.
Он теперь появлялся на поле далеко не каждый день, оставаясь в центральном офисе. На поле он проводил совещания и исчезал, иногда даже не посмотрев в Машину сторону. Иными словами, он соблюдал свое обещание и оставил ее сожалеть о том, что могло бы случиться, но что так и не случилось.
Она сожалела. Каждую ночь, прислушиваясь к тишине квартиры, Маша билась с бессонницей и гнала прочь воспоминания, но проигрывала каждый раз. Это был ее личный, персональный ад, языки пламени которого разгорались на полную мощность каждый раз, когда Маша видела Николая.
65 
