7 
Купер облегченно вздохнул, и в его голосе прозвучали просительные нотки:
— Не на улице же нам говорить? Идемте куда-нибудь, хотя бы в кафе или бар? Ну? Согласны?
Она дерзко взглянула на него:
— Может быть, угостите меня обедом? Я как раз собиралась перекусить.
— К Цицерону, согласны?
— К итальянцам? Что ж, пусть будет по-вашему. — Ханна с вызовом посмотрела на него.
Зачем она на него смотрит таким невинно-чистым взглядом? Если б он не знал ее, подумал бы, что она распахнула перед ним свою душу.
Не увлекайся, Винстон, начал он мысленно убеждать себя. Он из собственного опыта знал, какой грубиянкой она может быть, несмотря на этот невинный взгляд. Разве можно иметь дело с родственницей Айсобел? Но внутренний голос назойливо говорил ему, что, если даже у нее отвратительный характер, Ханна Лоу — женщина очень привлекательная.
Метрдотель проводил их в глубину зала ресторана «У Цицерона», и Купер замедлил шаг, любуясь колыханием шелковой юбки Ханны. Он имел обыкновение наблюдать за походкой разных людей, но Ханне Лоу все они и в подметки не годились.
Ему должно быть стыдно, говорил он себе, надо думать о деле, но не мог отвлечься от этого пленительного зрелища.
Когда они сели, Ханна бережно поставила шкатулку на стол. Их колени соприкоснулись, но она не отодвинулась, а, прищурившись, смотрела на него, поглаживая крышку шкатулки.
Он сделал заказ и откинулся на спинку кресла, наблюдая, как медленно краснеет ее нежное лицо.
— И что же такого особенного в этой шкатулке? — наконец спросила она.
— Для большинства людей она не представляет никакого интереса. Она важна только для меня. Один из моих предков, морской капитан, привез ее из кругосветного путешествия примерно два века тому назад.
— Она ценна как память, — задумчиво проговорила Ханна.
— Именно — память. — Официант принес два стакана красного вина и корзину с хлебными палочками. Купер пододвинул корзину ближе к ней и резко сказал: — Предлагаю вам за нее пятьсот долларов, прямо сейчас.
— Пятьсот долларов, — медленно проговорила она, вращая тонкими пальцами бокал. — Кажется, вы назвали эту шкатулку особенной.
Он почувствовал восхищение оттого, как искусно она ведет переговоры.
— Пусть вас не смущают слова Кена Стивенса о ценности этой вещи. На аукционе за нее и этого не дадут. Айсобел это прекрасно знала.
— Однако память не может рассматриваться в денежном исчислении, не так ли? — сказала Ханна.
— Зачем этот шантаж?
Она слегка склонила голову набок.
— Фу, как сурово! Я подумала, что шкатулка может иметь для меня не меньшую сентиментальную ценность, чем для вас.
— Какая же именно ценность для вас в ней? Не смешите меня. Вы познакомились со своей теткой недавно…
— Она мне не тетка, она двоюродная сестра моего дедушки.
— Тем более никакой связи нет. У вас нет причины, чтобы хранить шкатулку у себя.
— Ну, это как посмотреть! — Голос Ханны повеселел. — Почему она называется Шкатулкой влюбленных?
— Продайте, и я расскажу вам. — Он смотрел, как под светом лампы ее волосы заиграли различными оттенками — от каштанового до ярко-рыжего. — Сколько вы за нее хотите?
— Но вы же сказали, что не собираетесь платить за нее больше пятисот долларов?
Купер пожал плечами.
— Правильно, но сколько вы хотите за эту шкатулку?
— Я должна подумать, — наконец проговорила она. — Зачем она вам так понадобилась? Мне интересна ее история.
— Я уже говорил.
Она покачала головой.
— Вы рассказали, как она попала в вашу семью, но не упомянули, почему так хотите получить ее назад. Объясните, почему она ушла из вашей семьи и оказалась в руках Айсобел? Что сказано в завещании? Там сказано, что шкатулка была отдана ей добровольно… что-то в этом роде. Так почему же вы считаете, что вправе требовать ее назад…
— Если имеешь дело с Айсобел, о добровольном поступке не может быть и речи. — Купер знал, что его голос звучит неприязненно. — Она получила шкатулку обманом.
Тонкие брови Ханны удивленно приподнялись.
— Не знаю, можно ли считать это вымогательством, если, как вы говорите, красная цена этой шкатулке — пятьсот долларов.
— Не следует ли мне понимать, что в искусстве вымогательства вы превзошли саму Айсобел?
Мгновенно безмятежное выражение ее глаз изменилось, как море перед бурей. Во взгляде сверкнула молния.
7 
