Ее родственники были только рады отделаться от лишнего рта. Девушка не успела даже опомниться, как стала женой совершенно ничтожного человека. Эдмунд пил, сначала тайно, потом в открытую. Но она ничего уже не могла изменить.
— Полагаю, — сказал герцог вслух, — что Фелицию давно пора забирать из школы. Я отнесся к этому без должного внимания.
— Да, время уже подошло, — подтвердила мать-настоятельница. — Большинство девочек ее возраста уехали в начале года. Ваша светлость, надеюсь, знает, что на прошлой неделе Фелиции исполнилось восемнадцать лет.
Герцог, не желая выдавать своего неведения, кивнул. Настоятельница продолжала:
— Я хотела предложить Фелиции остаться здесь до конца семестра и собиралась писать вашей светлости по этому поводу. Но меня напугало случившееся, и я вызвала вас раньше.
— Так что же произошло? — спросил герцог.
— Сначала, — объяснила настоятельница, — в монастырь стали наведываться какие-то странные мужчины, все они хотели встретиться с Фелицией или просили разрешения свозить девушку на завтрак. За все время, что Фелиция жила у нас, такого никогда не случалось. Я была удивлена и даже встревожена настойчивостью посетителей и их количеством.
— Вы дали им разрешение видеть девочку? — спросил Дарлингтон.
— Конечно, нет, ваша светлость! В нашей школе очень строгие правила. Воспитанницам не позволено встречаться с посторонними людьми, если у них нет на то письменного разрешения от родителей или опекунов.
— Вы хотите сказать, преподобная матушка, — удивился герцог, — что Фелиция ни разу не покидала пределы монастыря? Нигде не была с того времени, как приехала сюда из Англии?
Настоятельница улыбнулась:
— Это было бы слишком строго. У нас здесь все-таки школа, а не тюрьма. Фелиция и остальные девочки, конечно же, ездили в Париж и в другие города, расположенные поблизости, но их всегда и всюду сопровождали монахини.
Казалось, все это не убедило герцога. Он по-прежнему считал, что девочек в монастыре держали в излишней строгости. И чтобы окончательно вывести его из заблуждения, настоятельница добавила:
— Они посещают театр. Я выбираю для них те пьесы и оперы, которые, на мой взгляд, научат их чему-нибудь полезному и расширят кругозор. Мы очень заботимся об их образовании. Девочки часто посещают музеи и художественные галереи и, конечно, бывают во всех прекрасных соборах Парижа. А вы знаете, их в городе такое множество.
— Уверен, это пошло им только на пользу, — пробормотал герцог. — Однако мы отвлеклись. Пожалуйста, преподобная матушка, расскажите мне пообстоятельнее об этих странных посетителях. Что было дальше?
— Как я уже говорила, я отказала им в разрешении видеть Фелицию, — продолжала настоятельница. — Но вскоре, когда Фелиция вышла на прогулку, кто-то сунул ей в руку записку. Еще одну записку девушка получила в Нотр-Дам, где она и другие ученицы были на мессе.
— Ей передавали записки?
— Она ничего не могла предпринять от неожиданности, — сказала настоятельница. — Фелиция честно призналась, что не имела ни малейшего представления о том, как они каждый раз попадали ей в руки.
— Вы видели эти записки? Знаете их содержание?
— Как и полагается благоразумной девушке, Фелиция сразу же передала их мне, — ответила настоятельница. — Вот они. Я сохранила их, чтобы ваша светлость могли убедиться лично.
С этими словами она протянула герцогу два аккуратно сложенных листка бумаги. Герцог развернул первую записку и сначала взглянул на подпись. Она принадлежала его дальнему родственнику, молодому человеку, репутация которого легла черным пятном на все семейство Дарлингтон. Он спустил все свое состояние в игорных домах и принялся тратить деньги отца.
Герцог прочел записку.
Молодой человек изысканным языком расписывал, как он мечтал встретиться с Фелицией. Он якобы видел, как девушка в сопровождении своих подруг вышла на прогулку, и без памяти влюбился в нее. Он умолял Фелицию перебросить в сад через стену монастыря записку и написать в ней, где они могли бы встретиться. По его собственному выражению, сердце его трепетало от радости при одной мысли о встрече с обожаемой Фелицией.
В глазах герцога вспыхнул злой огонек. Дарлингтон сурово сжал губы, дочитывая первую записку. Этот наглец и повеса надеялся вскружить голову юной, неопытной девочке. Ничего не скажешь, тон восторженного влюбленного был выбран очень удачно.