— Скажи, это правда, что ты совершенно потерял голову из-за любви? — спросила она.
Герцог улыбнулся в ответ.
— Погодите немного, бабушка. Вот увидите Клеодель — сами все поймете.
— Не уверена, — сказала вдовствующая графиня. — Кроме того, мне, как и всем другим женщинам, которых ты любил, будет очень жаль потерять неуловимого пирата, всегда получавшего свою добычу и умевшего вовремя ускользнуть.
Герцог рассмеялся во весь голос.
— Бабушка, вы просто прелесть! — воскликнул он. — Никто на свете не умеет говорить так цветисто и красиво, как вы! Но ваш пират действительно спускает свой флаг, сдается в плен и направляется в порт под названием «Семейная жизнь».
— Вздор! — перебила его графиня. — Неужели пират в самом деле сумел найти ту единственную, что заменит ему всех женщин мира? Не верю!
— Да. Это будет Клеодель, — сказал герцог.
Ответить внуку вдовствующая графиня не успела — появились слуги и принялись разливать господам чай.
Когда же бабушка с внуком пересели к столику с чайным сервизом, герцог переменил тему. Он говорил о подарках к свадьбе, которые они с Клеодель успели получить, и о том, где они собираются побывать во время медового месяца.
Бабушка внимательно слушала его и, как и Гарри, думала о том, насколько странной кажется эта история. Почему после стольких роскошных, очаровательных, утонченных женщин он как мальчишка влюбился в какую-то недотрогу, которой нечего предложить ему, кроме своей юности?
«Будь он постарше, — размышляла графиня, — я могла бы сказать о нем «седина в бороду, бес в ребро», но он еще слишком молод. Правда, если не сравнивать его по возрасту с девочкой, на которой он собрался жениться».
И все же графиня старалась убедить себя, что это все ерунда, лишь бы он был счастлив.
Она всегда любила его больше всех остальных своих внуков. Озорство, которым он отличался, наверное, еще с колыбели, забавляло ее и даже вдохновляло — выросшей в период Регентства графине нынешняя, Викторианская эпоха казалась слишком чопорной, «застегнутой на все пуговицы».
Когда герцога критиковали, она всегда думала о том, что во времена Георга IV он наверняка чувствовал бы себя как рыба в воде, и потому легко прощала ему и озорство, и склонность к авантюрным выходкам. Наверное, герцог, как и она сама, находил нынешнюю эпоху не просто чопорной, но и ханжеской.
Ее другой внук как-то сказал, что возмущен образом жизни своего кузена и его бесчисленными романами, но графиня не поддержала родственника, лишь окинула его с головы до ног пристальным взглядом и презрительно ответила:
— Ты просто завидуешь! Если бы у тебя были внешность и характер кузена, ты вел бы себя точно так же. Но у тебя просто кишка тонка. Так что закрой рот и знай свое место.
Поскольку герцогу хотелось очень о многом поведать своей бабушке, он проговорил с ней несколько часов. Затем графиня направилась в свою комнату, а герцог помчался к себе, чтобы спешно переодеться.
Сегодня его ждали к обеду в особняке Мальборо. Уже спускаясь по лестнице к выходу, герцог вспомнил о незаконченном письме к Клеодель.
Оно осталось в библиотеке с букетом ландышей, который он собирался отослать вместе с письмом.
Герцог забежал в библиотеку, быстро дописал несколько строк и положил письмо в конверт.
Затем схватил благоухающий букет, и тут ему в голову пришла озорная мысль. Герцог улыбнулся и покачал головой, удивляясь тому, как это он не додумался до этого раньше.
* * *
Держа в руках букет ландышей, герцог сел в карету и отправился к особняку Мальборо, думая о Клеодель, которую не видел со вчерашнего дня.
Вчера они ненадолго встретились в парке, затем вместе были на балу, но в обоих случаях ему так и не представилась возможность поцеловать ее.
Герцог тосковал по Клеодель, причем так сильно, что это поражало его самого.
Он перецеловал за свою жизнь немало женщин и прекрасно знал, что все поцелуи в принципе похожи друг на друга, но Клеодель… о, это был совсем, совсем иной случай.
Она никогда не позволяла ему поцеловать себя по-настоящему — наверное, потому, что была еще слишком юной, непорочной и неопытной. Потому, что она еще не пробудилась для любви, слегка побаивалась ее, и этот трепетный страх был барьером, разделявшим их.
Ах, герцогу не терпелось сломать этот барьер! Он постоянно думал о том, каким восхитительным будет тот миг, когда он сумеет пробудить в Клеодель женщину.