Особенно,... 
13 
Неждан с мученическим вздохом активировал кристалл. Сначала в клубящемся тумане проплыла реклама какого-то очень красивого ковра ручной работы, вытканного элитными рабынями Таджмистана, с рождения воспитывавшихся в далеком монастыре, дабы выткать именно этот ковер, просто необходимый любому уважающему себя владельцу замка. Затем какая-то очень жизнерадостная девица предъявила красивый флакончик и заявила, что с помощью нового омолаживающего средства «Супермаг-3» помолодела лет на сто и теперь по внешнему виду годится в дочки своим внукам. Так что когда в кристалле возникло прыщавое лицо какого-то юнца в черном балахоне, Неждан честно принялся ждать, когда юное недоразумение примется рекламировать лосьон от подростковых угрей. Юноша тоже не торопился и предлагать товар не спешил: то ли не был уверен, что для начальника Сартакля это предмет первой необходимости, то ли сомневался в платежеспособности клиента.
– Ну, так и будем смотреть друг на друга? – поинтересовался юнец. – А то у меня звонок по второй линии.
Неждан отмер, прокашлялся и выдал:
– Быстро позови кого-нибудь из начальства!
Молодой маг и бровью не повел:
– Уважаемый, либо вы говорите, что хотели, либо я отключаюсь. И не надо так угрожающе покрываться пятнами. Зараза через кристалл не передается и проклятия тоже.
Начальник тюрьмы действительно покрылся красными пятнами гнева, которые мальчишка-маг ошибочно принял за заразное заболевание.
– Хорошо. Из Сартакля сегодня сбежал узник. Сообщение я передал. Сам думай, что с ним делать, – выдохнул Неждан и отключил кристалл, рассудив, что так оно лучше будет.
Вроде отрапортовал, а там пусть как хотят, так и поступают. Он уже открывал дверь из башни, когда капитан стражи чуть не сбил его с ног.
– Бронзовый упал!
– Где? – пораженно воскликнул начальник.
– В лесу Беримора.
«Значит, все погибли», – устало подумал Неждан. Вслух он этого не сказал, но по потрясенным глазам капитана понял, что тот думает о том же. Никто не может выжить в лесу, когда поднимается туман.
Недалеко от Чертова перста прямо из-под земли высунулась чья-то когтистая рука. Длинные когти поскребли окружающую землю, прощупали окружающее пространство, и на волю вырвалась вторая рука, вооруженная не менее внушительными желтыми серповидными отростками. Вампир Валсидал Алукард рывком выдернул себя из подземного хода в туман. Он, конечно, слышал про губительные «слезы вампира» и был убежден, что сбегает ночью, только в Сартакле день и ночь друг от друга ничем принципиальным не отличались, а те, кто рыл подземный ход, были слепы. Валсидал сунулся было обратно в подземный ход, но передумал. Туман уже просочился и сюда и явно был в подкопе все время, пока вампир полз. Значит, либо «слезы вампира» на вампиров вообще не действуют, либо кровь местных зверьков, чьи крепкие зубы и когти умудрялись продалбливать ходы даже в таком, казалось бы, монолите, как Чертов перст, так подействовала на вампира.
Валсидал забросал открывшийся лаз вырванной тут же с корнем травой, скорее на всякий случай, чем всерьез рассчитывая, что погоня его не обнаружит. Завалить чем-то весомым просто не хватило сил. Узников в Сартакле кормили редко и ровно настолько, насколько требовалось для поддержания простых жизненных функций. Некоторые даже впадали в спячку, но их принципиально будили. И делали это не только для того, чтобы узникам-вампирам жизнь малиной не казалась, а еще и потому, что кровь вампиров ценилась на вес золота, и доход от продажи крови официально истребленного вида был сравним с годовым доходом среднего государства. Валсидал не питал никаких иллюзий насчет своих тюремщиков. Он жил, пока имело смысл продавать его кровь. Но кровь вампиров всегда пользовалась спросом и как сильнодействующий наркотик, и как средство омоложения, и как составляющая редких зелий, а это значило только одно: Валсидалу грозило вечное прозябание в Сартакле. При одной мысли о подобной участи вампира прошибала нервная дрожь.
Надо было идти. Вот-вот его хватятся и тогда пошлют погоню, как только стемнеет и ядовитый туман перестанет расползаться по подлеску. Валсидал попробовал подняться на ноги. Удалось далеко не с первого раза и с большим трудом. Камера, где он гнил все эти годы, не располагала к длительным пешим прогулкам, ноги предательски дрожали и подгибались. Проклиная собственное бессилие, спотыкаясь на каждом шагу, он плелся между деревьями, путаясь в собственных ногах, задыхаясь от тумана, сплевывая на землю непонятную жидкость, которая скапливалась в гортани и мешала дышать нормально. Ему казалось, что он идет уже целую вечность и прошел уже, наверное, не менее половины острова, но когда обернулся и взглянул на пройденное, готов был расплакаться от отчаяния, но не смог. Иссушенный постоянным донорством и воздержанием организм не смог выдавить из себя ни единой капли влаги.
13 
