Последние отзывы

  58  

Припарковав свой «Фэрлейн» на месте, предназначенном для посетителей, Кармайн через проем в живой изгороди вышел на мощенную плитками дорожку, ведущую к парадной двери особняка, в которую была вделана большая овальная пластина из матированного стекла. Тут же был звонок; детектив нажал на кнопку.

После недолгого ожидания дверь открыл, судя по описанию Эйба, Руфус. «Красавчик», – немедленно отреагировал Кармайн. Глаза были подкрашены, что придавало ему слегка печальный вид – однако, несомненно, даже столь великолепные глаза выигрывали от толики косметики. А вот волосы, изумительного медно-красного цвета, не были обязаны своим видом ни красителю, ни искусным ножницам – чистая заслуга природы.

– Мистер Ингэм? Я Кармайн Дельмонико, полицейское управление Холломана. Нельзя ли мне поговорить с вами и мистером Танаисом?

– Сам председатель КГБ! – воскликнул Руфус, явно восхищенный. – Входите, пожалуйста, товарищ генерал! Мы в театре и почти уже закончили на сегодняшнее утро. Не возражаете посмотреть, как наша золотая рыбка умирает в пустом аквариуме?

– Вовсе нет, товарищ творческий работник. Это будет приятным разнообразием после шумов в казематах Любляны.

Детектива провели по необычному покою с пышной и в то же время причудливой меблировкой, затем по изгибающемуся наклонному переходу вниз, в помещение с обнаженной сценой, которое описывал ему Эйб. Рука Руфуса усадила его в одно из кресел, рядом с длиннейшей парой ног, какие Кармайн когда-либо видел, одетых в узкие черные брюки и заканчивающихся ступнями, огромными, как ласты. Верхняя часть этих древесных стволов тонула во мраке, но голова была откинута назад, выслушивая то, что шептал ей на ухо Руфус. Затем Руфус опустился в кресло по другую сторону от Кармайна, блокируя ему выход. Детектив сосредоточился на сцене.

Все разрезающие пространство лучи света были сфокусированы на авансцене, где стройный человек средних лет в шитой золотом тунике и золотой короне на голове пел и танцевал сквозь каскад невесомых золотых дисков размером с монету. Судя по виду, чувствовал он себя крайне некомфортно.

• Моя дорогая Сервилия
• Покинула меня,
• Обездолила меня,
• Рассекла меня надвое!
• Как мне вынести эту боль?
• Горечь воспоминаний?

Аккомпанирующий ему инструмент, – судя по звуку, пианино – был скрыт от глаз. Кармайн почувствовал, что даже в исполнении такого прозаического инструмента музыка оказалась достаточно талантливой, чтобы заставить слова звучать приемлемо и подобающе. Недовольство исполнителя вызывал требуемый от него танец; хореограф набросал танцевальные па для кого-то более молодого и атлетичного.

– Если Сид не может с этим справиться, то Роджер тем более, – пробормотал Руфус.

– Уж мне ли не знать! – проворчал Ра. – Где-то должно быть решение, хотя я отказываюсь заменять Сида более молодыми танцорами.

Руфус начал напевать фальцетом, который полетел ввысь, к стропильным балкам.

– Бедный дорогой старый Сид! У тебя давно не юный вид! – Он с жаром перешел на колоратуры: – В лучшем случае ты гар-цу-у-у-ешь, но ни разу не танцу-у-у-у-ешь. – Колоратуры прекратились. – Вся эта возня – полная фигня!

Последнее слово прозвучало как удар хлыста; Кармайн почувствовал, что улыбается. Певец-танцовщик на сцене стоял улыбаясь и кивая, тогда как другой человек из той же самой возрастной группы ворвался на сцену, источая ярость. Очевидно, это был еще один танцовщик.

– Пошел ты, Ингэм! – завопил рассерженный.

Загремел голос Ра, чистое бас-профундо:

– Тодо, Тодо, глупый Тодо, ты совсем отстал от моды! Не годится никуда, но прервемся – ждет еда.

Ра Танаис широко улыбнулся Кармайну и протянул руку.

– Извините за это, – приветливо сказал он. – Хореографы никогда не берут в расчет приближающийся преклонный возраст, потому что сами всегда остаются в хорошей форме.

– О, мне понравились ваши стишки. Способность к экспромту – поразительный дар.

– Не совсем, – сказал Руфус. – Стишки – это склад ума, часть нашей работы, можно сказать. Как насчет болонского бутерброда^[45]?

– Мы имеем великого хореографа в лице Тодо Сатары, – говорил Ра, пока они шли на обед, – но как раз сейчас в нем происходит внутренняя борьба между его характером и чувством собственной неправоты.

Они расположились в тускло сияющей кухне из нержавеющей стали. Кармайн и Ра удобно устроились за столиком, тогда как Руфус принялся готовить бутерброды, которые были бы банальными, если бы не свежий, с хрустящей корочкой хлеб, составлявший их основу. Здесь не признавался никакой предварительно нарезанный хлеб из супермаркета! А женатый на англичанке Кармайн никак не возражал против масла вместо майонеза.

  58