Но Деметриос отрицательно покачал головой:
— Конечно нет. Слишком мало макияжа. И одежда неподходящая.
— Ну спасибо, утешил…
Они опять улыбнулись друг другу, и вдруг Деметриос почувствовал, будто просыпается от кошмарного сна. Он так долго находился в нем, измотанный и пытающийся вырваться назад, что ему казалось, будто жить в этом аду ему придется до конца своих дней. Но прямо сейчас, в эту самую минуту, он понял, что снова полон жизни. За последние пять минут он улыбнулся по-настоящему, искренне.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Анни.
Анни. Обычное имя. Только имя. Фамилию не назвала. Обычно женщины были настолько увлечены им, что выкладывали не только свое полное имя, но и историю жизни и, что самое важное, номер своего телефона.
— Просто Анни? — весело переспросил он.
— Чемион. — Казалось, она произнесла это с большой неохотой.
— Анни Чемион. — Ему понравилось, как звучит ее имя. Простое, но немного необычное. — Ты француженка?
— Моя мать была француженкой.
— Твой английский просто великолепен.
— Я училась сначала в Оксфорде, а затем в Калифорнии, в Беркли, в аспирантуре. Сейчас пишу диссертацию.
— Значит, ты… м-м-м… научный работник?
Эта девушка отличалась от тех ученых, которых он встречал раньше. Ни одного карандаша, засунутого за ухо или в волосы. Ни одного признака ненормальности, оторванности от реальной жизни. Он знал, какими целеустремленными были эти люди. Его брат Джордж — ученый-физик.
— Ты, случайно, не физикой занимаешься? — осторожно спросил Деметриос.
Девушка засмеялась:
— Боюсь, что нет. Я — археолог.
— «В поисках утраченного ковчега»[1]? Мы с братьями смотрели это кино тысячу раз.
Анни кивнула, ее глаза искрились от смеха. Затем она пожала плечами и сказала с иронией:
— Реальность намного прозаичнее.
— Никаких нацистов и вооруженных столкновений?
— Не так много змей. И ни одного удалого молодца типа Харрисона Форда! Тема моей диссертации, «Наскальная живопись», тоже не особо захватывающая. Но мне нравится. Я провела расследование, и сейчас осталось только упорядочить всю информацию и записать.
— Описывать полученный материал не всегда легко. — Пожалуй, за последние несколько лет эта часть работы была самой тяжелой, главным образом потому, что нужно было оставаться наедине со своими мыслями…
— Ты тоже работаешь над диссертацией? — удивилась Анни.
— Я пишу сценарий, — ответил Деметриос. — Один уже написал. Теперь приступаю к следующему. Это — тяжелый труд.
— Творческая работа изнурительна. Я бы не смогла заниматься чем-нибудь подобным, — сказала она восхищенно.
— А я бы не смог написать диссертацию. — Ему следовало просто поблагодарить Анни и попрощаться. Но она нравилась ему — нормальная, здравомыслящая и остроумная. Не какая-нибудь старлетка. Полная противоположность. Так здорово общаться с человеком, далеким от мира кино, от всей этой шумихи и показного блеска! — Поужинай со мной, — неожиданно предложил Деметриос.
Глаза девушки расширились от удивления.
«Любая женщина здесь, в Каннах, — мрачно подумал Деметриос, — уже бы раз десять согласилась».
Но не Анни Чемион. Она лишь вежливо покачала головой:
— С огромным удовольствием, но боюсь, что… в гостинице я на самом деле ждала кое-кого.
Само собой разумеется…
— А я попросту утащил тебя оттуда. Извини, я просто подумал, было бы здорово найти какую-нибудь забегаловку и спрятаться от всех на какое-то время. Мило поужинать. Немного поболтать. Я и забыл, что похитил тебя.
Она рассмеялась:
— Все в порядке. Он опоздал.
Он. Конечно же она ждала мужчину. Впрочем, не все ли равно?
— Хорошо, — быстро сказал он. — Спасибо за спасение, Анни Чемион. Не думаю, что из-за тебя обидел Мону Тримэйн.
— Актрису Мону Тримэйн? — пораженно спросила девушка. — Ты убегаешь от нее?
— Не от нее. От ее дочери. Рианнон. Она несколько… настойчива.
Рианнон ходила вокруг него со вчерашнего утра и говорила, что поможет ему забыть все горести…
— Понятно.
— Она — милая девушка, — попытался реабилитироваться Деметриос. — Но немножко впечатлительная. Инфантильная. И слишком решительная. Но я, увы, не могу сказать ей, чтобы она перестала надоедать мне. Хотелось бы еще раз поработать с ее матерью…
— Тогда это был по-настоящему дипломатический маневр.