11 
— Вы, конечно, правы, — кротко сказала мадемуазель Дюбуа. — Вот галерея, где находятся картины.
И я сразу же о ней забыла. Я находилась в длинной комнате с несколькими окнами, а на стенах... картины! Даже в таком неухоженном состоянии они были великолепны, и мне хватило беглого взгляда, чтобы оценить их по достоинству, В основном французская школа. Полотна Пуссена и Лоррена висели рядом, и меня, как никогда прежде, поразили холодный порядок у одного мастера и напряженный драматизм у другого. Я наслаждалась чистым золотым освещением пейзажа Лоррена и хотела обратить внимание стоявшей рядом со мной женщины на это освещение и воздушные мазки, которым он, вероятно, научился у Тициана, на то, как он оттенял густой цвет и получал удивительную светотень. А еще был пейзаж Ватто... такой нежный, причудливый в пастельных тонах... и при этом непостижимым образом создающий предгрозовое настроение. Как во сне, я переходила от ранней картины кисти Буше — прекрасного образца стиля рококо — к веселому и эротичному Фрагонару.
Потом я вдруг почувствовала раздражение, потому что всем им требовалась срочная обработка. Как могло случиться, что они оказались в таком состоянии! Некоторые, как я заметила, сильно потемнели, на других была мутная пленка, которую мы называем «цветение». Было несколько поцарапанных и залитых водой полотен. Видны были пятна от мух, в некоторых местах отслоилась краска. Были отдельные подпалины, как будто кто-то слишком близко держал свечу.
Молча я передвигалась от картины к картине, забыв обо всем на свете. Я подсчитала, что здесь работы почти на год — только то, что я пока видела, и возможно, ее будет гораздо больше, как это всегда бывает, когда начинаешь изучать вещь досконально.
— Я вижу, они вас заинтересовали, — вяло произнесла мадемуазель Дюбуа.
— Я нахожу, что они чрезвычайно интересны и несомненно нуждаются в помощи реставратора.
— Тогда я полагаю, что вы приступите к работе прямо сейчас.
Я повернулась к ней:
— Еще не известно, буду ли я выполнять эту работу. Я женщина, и поэтому считается, что я недостаточно способна.
— Это действительно необычное занятие для женщины.
— Вы правы. Но если у человека есть талант к этой работе, пол не имеет никакого значения.
Она опять глупо засмеялась.
— Но есть мужская и женская работа.
— Например, гувернантка или учительница? — Я надеялась, что переменив тему, дам понять, что не собираюсь продолжать этот бессмысленный разговор. Все зависит от графа. Если он человек с предрассудками...
Внезапно неподалеку кто-то закричал:
— Я хочу видеть ее. Говорю тебе, Нуну, я должна увидеть ее. Занозе велели проводить ее в галерею.
Я посмотрела на мадемуазель Дюбуа. Заноза! Я поняла смысл прозвища. Должно быть, и она часто слышала, что ее так называют.
Тихий успокаивающий голос и опять:
— Пусти, Нуну. Глупая старуха! Неужели ты думаешь, что сможешь остановить меня?
Дверь галереи распахнулась, и на пороге появилась девочка, в которой я сразу узнала Женевьеву де ла Талль. Ее темные волосы были распущены и как будто намеренно растрепаны, в красивых темных глазах плясали чертики, одета она была в голубое платье, которое очень подходило к ее внешности. Сразу было ясно, даже если бы меня не предупредили, что она совершенно неуправляема. Она уставилась на меня, а я на нее. Потом она по-английски сказала:
— Добрый день, мисс.
— Добрый день, мадемуазель, — ответила я ей в том же тоне. Ее это развеселило и она вошла в комнату. За — ней вошла седая женщина, очевидно, няня, Нуну. Как я догадалась, она воспитывала девочку с младенчества и, несомненно, тоже приложила руку к тому, чтобы сделать Женевьеву столь несносной.
— Значит, вы приехали из Англии, — сказала девочка, — А мы думали, что приедет мужчина.
— Ждали моего отца. Мы работали с ним вместе и после его смерти я продолжаю выполнение заказанных ему работ.
— Не понимаю, — сказала она.
— Будем говорить по-французски? — спросила я на этом языке.
— Нет, — высокомерно ответила она. — Я хорошо говорю по-английски. Я мадемуазель де ла Талль.
— Я так и предполагала. — Я повернулась к седоволосой женщине и поздоровалась с ней.
— Эти картины чрезвычайно интересны, — сказала я ей и мадемуазель Дюбуа, — но очевидно, о них никто не заботился.
Они не ответили, но девочка, видимо раздраженная тем, что на нее не обращали внимания, грубо сказала:
11 
