19 
— Вот и отлично! Я надеюсь, что это не последний визит. — Он подтянул стул и сел. — Как вам понравился замок?
— Это великолепный образец архитектуры пятнадцатого века. У меня пока еще не было возможности изучить его, но я считаю, что он похож на замки Ланже и Лош.
Он засмеялся.
— Клянусь богом, мадемуазель. Вы знаете о сокровищах нашей страны больше, чем мы, ее жители.
— Вы заблуждаетесь, но чем больше узнаешь, тем больше понимаешь, как много предстоит еще узнать. Для меня это — картины и памятники архитектуры, для вас... виноградная лоза.
Жан-Пьер засмеялся. Смех его был непринужденным и потому приятным. — Невозможно сравнивать: Духовное и материальное!
— Как это должно быть интересно — я уже говорила об этом мадам Бастид — сажать лозу, выращивать виноград, ухаживать за ним, а потом превращать его в вино.
— Это рискованное дело, — сказал Жан-Пьер.
— Как и любое другое.
— Вы даже не представляете, мадемуазель, какие страдания выпадают на нашу долю. Не померзнут ли побеги? Не будут ли ягоды слишком кислыми из-за холодного лета? Каждый день приходится проверять лозу на плесень, на черную гниль, на различных насекомых, которые грозят испортить урожай винограда. Мы спокойны только тогда, когда урожай собран — и нужно видеть, как мы тогда радуемся.
— Надеюсь, что увижу.
Он удивился. — Вы уже начали работу в замке, мадемуазель?
— Еще нет. Меня еще не приняли. Мне придется подождать...
— Решения господина графа, — вставила мадам Бастид.
— Это естественно, — сказала я, движимая необъяснимым желанием защитить его. — Ведь могут сказать, что я явилась под фальшивым предлогом. Ждали моего отца, а я не сказала им, что он умер и что я продолжаю выполнять его заказы. Все зависит от господина графа.
— У нас всегда все зависит от господина графа, — покорно согласилась мадам Бастид.
— Что, — добавил Жан-Пьер со своей лучезарной улыбкой, — мадемуазель сочтет естественным, потому что замок принадлежит ему, как и картины, над которыми она собирается работать, и виноградники... в некотором смысле мы все принадлежим ему.
— Ты так говоришь, будто мы живем в дореволюционное время, — проворчала мадам Бастид.
Жан-Пьер смотрел на меня.
— Здесь, мадемуазель, с тех пор немногое изменилось. Замок служит защитой городу и его окрестностям так же, как и на протяжении веков. Он сохранил свой древний дух, и мы, чьи предки зависели от щедрот его владельцев, продолжаем надеяться на них. В Гейяр мало что изменилось. Так считает господин граф де ла Талль, и так оно и есть.
— У меня такое чувство, что его не очень-то любят те, кто от него зависит.
— Наверное, только те, кому нравится быть зависимым, любят своих патронов. Независимые всегда поднимают бунт.
Я была немного заинтригована этой беседой. В этой семье отношение к графу было совершенно определенное, но мне все больше и больше хотелось узнать все, что возможно о человеке, от которого зависела и моя судьба. Поэтому я сказала:
— Ну, меня пока все терпят — в ожидании его возвращения.
— Месье Филипп не осмелился бы принять решение, из боязни оскорбить графа, — сказал Жан-Пьер.
— Он так боится своего кузена?
— Он просто трепещет перед ним. Если граф не женится, Филипп будет наследником, потому что де ла Талли следуют давней традиции французских королей и Салические законы, которым следовали Валуа и Бурбоны, имеют такую же силу и для них. Но как и все остальное, это во власти графа. До тех пор, пока наследование идет по мужской линии, он может заменить своего кузена на любого другого родственника. Иногда мне кажется, Гейяр можно принять за Версаль времен Людовика XIV.
— Мне представляется, что граф довольно молод... по крайней мере, не стар. Почему бы ему не жениться снова?
— Говорят, ему отвратительна сама мысль об этом.
— Мне казалось, что мужчина из фамильной гордости хотел бы иметь сына — а он, несомненно, гордый человек.
— Самый гордый человек во Франции.
В этот момент вернулись дети с Габриэль и их отцом Арманом. Габриэль Бастид была поразительно хороша. Она была темноволоса, как и остальные члены семьи, но глаза ее были не карими, а ярко-синими, и из-за этих глаз она была почти красавицей. Кроткое выражение лица говорило о том, что она гораздо застенчивее, чем ее брат Жан-Пьер.
Я как раз объясняла им, что мать моя была француженкой, поэтому я бегло говорю на их языке, когда неожиданно зазвонил колокольчик.
19 
