31 
Адам продолжал смотреть в глаза Елене, даже когда обращался к дочери:
— Аманда, ты не хочешь немножко погулять с Самсоном на улице?
— Да, — хихикнув, ответила девочка. — Можно, миссис Лейтон?
Елена прищурилась:
— Ну конечно, можно, Аманда. С согласия твоего папы будем считать наши сегодняшние занятия оконченными.
— Папа?
Он одобрительно улыбнулся ей:
— Увидимся за ужином, Аманда. — Он дождался, когда девочка выйдет из комнаты, и лишь тогда заговорил снова: — Как мне кажется, Елена, я должен извиниться перед вами за… мою резкость во время нашего последнего разговора.
Она надменно вскинула брови:
— Похоже, милорд, теперь пришел мой черед просить вас не извиняться передо мной так часто.
— Адам.
Она непонимающе посмотрела на него:
— Прошу прошения?
— Если память мне не изменяет, я просил вас называть меня по имени, — произнес он.
Ее щеки тут же залились румянцем при воспоминании о том, при каких обстоятельствах была высказана эта просьба.
— А если память не изменяет мне, я отклонила вашу просьбу.
Он поджал губы:
— И до сих пор настаиваете на своем?
Она грациозно кивнула:
— Да, я должна так поступать.
— Почему это?
Елена и не заметила, когда Адам успел подойти к ней так близко. Не видела и не слышала, чтобы он перемешался, но вот он стоит прямо перед ней, так что она видит даже его черные зрачки в окружении темно-серой радужки и ощущает сандаловый запах одеколона. Его волосы еще не до конца высохли. Очевидно, перед тем, как прийти в классную комнату, он принял ванну и переоделся в свежую одежду.
Она потупилась:
— Мне не пристало обращаться к вам столь неофициально.
— Елена…
— Не нужно!
Она в тревоге отступила на шаг назад, чтобы помешать ему завладеть ее руками.
Тяжело вздохнув, он уронил руки.
— Позвольте, по крайней мере, объяснить вам, почему во время нашего последнего разговора я пребывал в столь дурном расположении духа.
— Вам вовсе не нужно ни в чем передо мной отчитываться, милорд.
— И все же на этот раз мне хотелось бы это сделать, — произнес он хриплым голосом.
Елена продолжала избегать смотреть Адаму в глаза, в которых светилась теплота, разительно отличающаяся от холодности, выказанной им во время их последней встречи.
— Я понимаю, вас разозлила истерика Аманды.
— Не хотите узнать причины этого?
Елена спросила себя, действительно ли она горит желанием услышать о каких-то тайнах этой маленькой семьи. Узнать о движущих Адамом мотивах.
Когда Елена поспешно, будто по пятам за ней гнались черти из преисподней, покидала Шеффилд-Парк, собственное будущее представлялось ей довольно безрадостным. Она считала, что единственное спасение для нее — перестать быть беглянкой мисс Магдаленой Мэттьюз и превратиться в безликую женщину, на которую никто не обратит внимания, служанку в доме кого-то из тех людей, кто считал ее виновной в убийстве и краже.
До недавнего времени ей с успехом удавалось претворять свой план в жизнь, не привлекая внимания Адама Готорна. Она не смогла бы ответить, в какой момент все изменилось. Несомненно одно: по какой-то непонятной причине он заметил ее и стал намеренно искать ее общества, а на прошлой неделе даже поцеловал! Она до сих пор не могла забыть этот поцелуй. Как и собственную неожиданную реакцию.
Подверглось ли ее место в этом доме опасности? У нее имелись веские опасения, что после случившегося именно это и произошло.
Елена понимала, что ее кузен никогда не оставит своих попыток отыскать ее, а это, в свою очередь, означает, что она не может позволить себе стать для Адама кем-то иным, кроме гувернантки его дочери, так как это неизбежно означало бы подвергнуть себя опасности разоблачения.
Лишиться свободы.
И сердца…
Да, вопреки себе, она очень привязалась к этой семье. Аманда, невзирая на припадки гнева, была совершенно очаровательным ребенком, а о ее отце Елена думала гораздо чаще, чем следовало бы, хотя в последнее время испытывала раздражение и обиду на то, что он обвинил ее в истерике Аманды. Ей нравилась его внешность и очарование, которое он излучал, когда ослаблял внутреннюю защиту и забывал о привычной холодно-сдержанной манере поведения.
Но чаще всего Елена вспоминала их поцелуй, удивление, которое тогда испытала, и неожиданное наслаждение. Она-то полагала, что после грубости Невилла любой физический контакт вызовет лишь приступ дурноты.
31 
