Особенно,... 
62 
Дхарам проводил ее до выхода из вестибюля отеля, когда ей надо было возвращаться на работу. Шофер уже ждал Бенедетту, но Дхарам, не таясь, наклонился и коснулся ее теплых губ.
– Я позвоню тебе, когда прилечу в Лондон. До скорой встречи, – прошептал он и добавил: – В Дели.
Когда ее автомобиль тронулся, Бенедетта помахала ему рукой, и Дхарам вернулся в отель с улыбкой, унося вкус их прощальных поцелуев. Он был счастлив.
После Недели моды в Париже Аня упорно работала, что требовало массу времени, и ее карьера вновь пошла в гору. Она подписала много контрактов на демонстрацию мод в Лондоне, Нью-Йорке, Париже и Токио, а потом вернулась в Милан, где жила в напряжении, страстно желая вновь оказаться в мире моды. Аня была рада вновь увидеть Грегорио и ребенка, но, по существу, за несколько недель Милан стал местом, которое она изредка навещала, но отнюдь не ее домом.
Встретив Аню в аэропорту, Грегорио в ту же секунду почувствовал произошедшую в ней перемену. Она вернулась в свою былую жизнь и больше не принадлежала ему. Грегорио попытался поговорить с ней на эту тему и обсудить ситуацию, но она всякий раз замыкалась в себе, едва он поднимал этот вопрос. Даже дочка стала иначе реагировать на нее: начинала плакать, стоило Ане взять ее на руки. Центром вселенной Клаудии был отец, а Аня чувствовала себя за ее пределами и лишь жаловалась на то, каким капризным растет ребенок.
– Тебе надо проводить с ней больше времени, – мягко пожурил Аню Грегорио.
Но Аня не могла подолгу оставаться в четырех стенах и при первой возможности сбегала в тренировочный центр, или за покупками, или же просто часами висела на телефоне, болтая со своим агентом или многочисленными друзьями по всему свету. Аня неожиданно стала казаться моложе и не стремилась остепениться. Она хотела забыть трагедию, разыгравшуюся в госпитале, не дать ей перерасти в чувство материнской любви к выжившей дочке.
Все, о чем ныне думала Аня, так это о наслаждениях, страстно желая наверстать упущенное время. Она снова стала той независимой и легкомысленной девицей, с которой у Грегорио случился роман, но отнюдь не матерью, давшей жизнь дочери и опечаленной смертью рожденного ею сына. Она вела себя так, словно Клаудиа была чужим ребенком, и ее нервировал вид Грегорио, постоянно возящегося с дочерью, купающего или кормящего ее, показывающего ей какие-то картинки. В ее глазах это умаляло его как мужчину и лишало сексуальной притягательности. Куда больше он впечатлил Аню год назад, когда их роман только начинался. Она содрогалась, вспоминая теперь об этом. Оба они изменились. Грегорио стал намного серьезнее, а ее куда больше заботили развлечения. К тому же он грустил по всему, что он потерял, а пережитые ими вдвоем испытания сделали его чувства более глубокими.
Несколько раз Грегорио проходил мимо своего бывшего дома, размышляя о том, чем сейчас занята Бенедетта. Ему хотелось повидаться с ней, но у него не хватало смелости. Он знал, что Бенедетта не захочет говорить с ним, но даже если бы и захотела, то он понятия не имел, что ей сказать. Как он может вымолить у нее прощение за то, что своими руками разрушил ее жизнь? Теперь он понимал, что был не в себе в момент рождения близнецов, в его голове царило только внезапно свалившееся на него отцовство, а перед лицом происшедшей трагедии он обманывал себя, считая, что Аня значительно серьезнее, чем она была на самом деле.
Единственной отрадой для него оставалась дочка, которую он полюбил всем сердцем. Он слишком упорно боролся за жизнь малышки, чтобы лишиться ее теперь. А Аня не могла дождаться момента, когда она вырвется из опостылевшего Милана, чтобы умчаться согласно следующему контракту на другой конец света. Работа упрощала ей отлынивание от тех обязанностей, которые, по мнению Грегорио, они должны были делить вместе. Впрочем, Аня, похоже, вообще утратила всякий интерес к созданию семьи с ним.
Аня в полной мере показала свою подлинную сущность, когда неделю спустя после своего возвращения в Милан снова умчалась для работы по заключенным контрактам в Лондон, Париж, а затем и в Берлин. При этом она была рада, что может переложить все заботы о своем ребенке на Грегорио и нанятую няньку. С заметным облегчением она поцеловала его на прощание и уехала, пообещав вскоре вернуться. Однако вся фальшь отношений между ними была уже видна.
Ближе к концу октября Грегорио принялся восстанавливать утерянные связи из своего благополучного прошлого. Двое из его друзей встретились с ним за деловым обедом и посочувствовали ему, но все остальные считали, что он сам разрушил свою жизнь. Так что его и Аню никто никуда не приглашал в качестве семейной пары, даже когда она была в городе. Большинство из их прежних друзей и знакомых питали сочувствие к Бенедетте, но не к нему. За свои ошибки он заплатил высокую цену. Аня же редко бывала с ним, так что бо́льшую часть времени он проводил в одиночестве. Единственным светлым пятном в его жизни была маленькая дочурка, которая всегда доставляла ему утешение. И это стоило всех потерь.
62 
