– Нет, сэр, – повторил я, глядя на крошечный росточек и гадая, во что он может обратиться.
– Ты можешь знать его под названием женьшень, – подсказал капитан и, когда я снова покачал головой, принял озадаченный вид. – Ей-ей, не понимаю, – сказал он, покачивая головой, как если бы для него это было великим сюрпризом, – чему в наши дни учат в школах? Система образования трещит по швам, сэр. По швам, поверьте!
Я открыл было рот, собираясь сказать, что отродясь ни в один школьный класс не заглядывал, но воздержался из опасения, что он и это сочтет за дерзость.
– Оробал – растение чудесное, – продолжал он. – Это, видишь ли, замечательный анастезик, а в путешествиях вроде нашего без него, конечно, не обойтись.
– Как-как? – переспросил я, не знакомый с этим словом.
– Анастезик, – повторил он. – Право же, Тернстайл, неужели я должен объяснять тебе все на свете? Он снимает боль, способен погружать недужного в сон. Думаю, если за ним хорошо ухаживать, он тоже зацветет.
– Так мне следует поливать их, сэр? – спросил я.
– О нет, – ответил капитан, торопливо покачав головой. – Нет, ты их лучше не трогай. Дело не в том, что я не доверяю тебе, понимаешь? – напротив, ты показал себя очень хорошим слугой (опять это слово, никакого удовольствия мне не доставлявшее), но, думаю, мне будет приятно ухаживать за ними и растить их самому. Таково, видишь ли, мое хобби. У тебя есть хобби, Тернстайл? Ты развлекался чем-нибудь, когда жил в Портсмуте, в твоей семье? Чем-нибудь не очень серьезным, но позволяющим коротать время?
Я уставился на капитана, пораженный его naïveté [5], и отрицательно потряс головой. Впервые за время плавания он спросил меня о моей жизни в Англии, о семье, и я мгновенно понял: он ошибочно полагает, будто у меня таковая имеется. Конечно, поговорить со своим другом мистером Зелесом капитан до моего появления на «Баунти» не успел – меня просто доставили на борт в последнюю минуту, чтобы я заступил на место переломавшего себе ноги неуклюжего болвана, а если бы успел, то, возможно, знал бы о моих обстоятельствах немного больше. Покамест же он полагал, что все мальчики растут так же, как рос он, и прискорбно ошибался на сей счет. Богатые всегда считают мальчиков вроде меня невеждами, но и сами порой проявляют немалое невежество – пусть и иного рода.
– А вот это может заинтересовать тебя, Тернстайл, – говорил между тем капитан, и я, заморгав, вернулся в здесь-и-сейчас; он осторожно касался листочков маленького растения в третьем горшке. – Артемизия. Когда она вырастет, то сможет оказывать большую помощь тому, кто испытывает серьезные затруднения с пищеварительной системой, как испытывал, помнится, ты, когда мы подняли паруса. Она могла пойти тебе на пользу, если бы…
Урок был прерван резким стуком в дверь каюты – обернувшись, мы увидели на пороге мистера Кристиана. Он коротко кивнул капитану, а меня, по обыкновению, не заметил. Думаю, я представлял для него интерес даже меньший, чем деревянная обшивка стен или стекла иллюминаторов.
– Паруса ставятся, сэр, – сказал он. – Вы хотели услышать об этом.
– Превосходная новость, – сказал капитан. – Превосходная! И стоянка пошла нам на пользу, Флетчер. Надеюсь, вы поблагодарили губернатора за проявленную им доброту?
– Разумеется, сэр.
– Очень хорошо. В таком случае можете, как только сочтете нужным, отсалютовать из пушек.
Капитан возвратился к своим растениям, но, поняв, что мистер Кристиан каюту не покинул, снова повернулся к нему.
– Да, Флетчер? – спросил он. – Что-нибудь еще?
На лице мистера Кристиана застыло выражение человека, который и мог бы поделиться неким секретом, но сильно того не желает.
– Пушечный салют, – наконец сказал он. – Возможно, нам лучше сохранить порох в целости.
– Глупости, Флетчер! – сказал капитан и рассмеялся. – Наш гостеприимный хозяин здорово помог нам. Мы не можем уйти, не выказав ему наше уважение, на что это было бы похоже? Вы, я уверен, и прежде видели, как это делается. Взаимный салют, наш в виде благодарности, их в виде пожелания доброго пути.
Мистера Кристиана обуяли серьезные колебания, которые наверняка были замечены не только мной, но и капитаном, они словно наполнили собой воздух, точно зловоние заболевшей утки, и висели в нем, пока помощник штурмана не распахнул окно, чтобы проветрить помещение.
– Боюсь, наш салют останется без ответа, сэр, – наконец сказал он, глядя вбок.