Особенно,... 
92 
И что из этого следует? Мы имеем быстроходный, достаточно приличного размера корабль, едва возвышающийся над водой. Утрирую, конечно, но со стороны казалось, что даже неперегруженная галера приняла в трюм не один десяток тонн воды и вот-вот отправится ко дну. Благодаря этой особенности южные пираты частенько подкрадывались к добыче, до последнего момента оставаясь незамеченными. А ты попробуй заметить темную посудину на фоне такой же темной воды. Это ведь не пузатый и высоченный парусник вроде матийского, подозрительной бородавкой выступающий на горизонте даже при спущенных парусах.
Для пирата свойство ценное, но за все приходится платить. Галеры платили мореходными качествами. Ведь даже при не очень сильном волнении вода частенько перехлестывала через борта. Большей частью стекала за борт, меньшей — проникала на гребную палубу, в низкий трюм и дальше в закрытую кишку балластного отсека, где скапливалась в специальных углублениях. Именно оттуда ее откачивали помпами, вычерпывали деревянными бадейками или ведрами.
При сильном волнении вычерпывать приходилось гораздо больше обычного. При очень сильном могла сложиться ситуация, когда помпы не справляются. Вода, поднимаясь, заполняла трюм, затем гребную палубу. В общем, в случае победы моря галера отправлялась на дно. И, увы, предотвратить это было нельзя. Сколько помп ни используй — стихия все равно рано или поздно окажется сильнее.
И как боролись с этой опасностью? Да никак. Просто старались не давать ей ни единого шанса. Пиратские корабли не удалялись от побережий с безопасными бухтами, устьями рек или хотя бы укрывались за островами. Если непогода налетала внезапно, застигнув врасплох беспечного капитана, волны частенько выбрасывали суда на камни. Но демам приходилось мириться с этим риском. В открытом море такой опасности практически нет, но низкой галере в сильный шторм там верная смерть.
Смерть становилась еще более верной, если корабль шел с перегрузом, отягощенный к тому же лишними пассажирами. Людей не утрамбуешь в балластный отсек и центр трюма (как и многое другое), к тому же большей частью им приходилось находиться в низком сыром трюме, на гребной и верхней палубах. Народ бывает всякий: и толстый, и худой, — но невесомых пока что ни разу не встречал. Плюс различные крупногабаритные предметы вроде бочек с водой и корзин с провизией усугубляли ситуацию.
А еще, вот уж парадокс, из-за перегруженности приходится увеличивать балласт, иначе корабль может перевернуться кверху килем.
В общем, поводов для беспокойства имелось предостаточно. К тому же наши пассажиры их добавляли каждую минуту. Не успели отойти от причала, как среди них начали разгораться конфликты. И ладно бы теща зятя решила попилить — все гораздо интереснее.
Мастера ведь не в вакууме работали, к тому же имели многочисленные потребности. Кто-то должен следить за животными, качающими мехи, катать тачки с рудой, разгружать телеги с продовольствием и древесным углем. В общем, заниматься работой, ставить на которую профессионала никто не будет. И верно — надо быть круглым дураком, чтобы заставлять отличного механика чистить выгребные ямы. В общем, большая часть населения Железного Мыса состояла из такой «обслуги». Естественно, ее ценили невысоко, причем не только демы, но и «элита невольников». В общем, не уважали.
К сожалению, даже в нынешней ситуации это расслоение было очень заметно. Мастера и члены их семей считали, что лучшие места из тех, где размещали пассажиров, принадлежат именно им. Чернорабочие большей частью с этим соглашались, по укоренившейся привычке не смея возражать «высшим из низших», но это касалось не всех. Некоторые считали, что рабство осталось позади, а в новой, свободной жизни они ничем не обязаны никому из товарищей по несчастью.
И этих некоторых на моем корабле хватало…
К шуму опасно возбужденных разговоров и часто вспыхивавших перебранок я уже привык и даже ухом не повел, когда очередная разразилась в пяти шагах. На кораблях у нас и раньше личного пространства было не сказать чтобы много, а теперь оно и вовсе к нулю скатилось. Даже я, адмирал, вынужден теперь делить крохотную каюту с двумя «сожителями»: капитаном Саедом и его слугой Глонарисом. А возможно, и с попугаем. Если днем он предпочитает сидеть на деталях такелажа и рангоута, подслушивая разговоры команды, то ночью всякое бывает. Уж в штормовую точно на мокром ветру не останется. Кто-то может подумать, что птица много места не занимает, но сказать такое может лишь тот, кто не знаком с Зеленым. Пернатый в одном вопросе ничем не отличается от кошек: так же, как и они, старается заполнить собой весь объем помещения, сколь бы огромно оно ни было.
92 
