62 
Такси доставило меня в Вест-Энд по Кингз-роуд, и в половине седьмого я уже околачивался перед зданием Министерства обороны. Двое полицейских пристально наблюдали за моими хождениями взад-вперед, однако я предусмотрительно запасся картой и одноразовым фотоаппаратом и с предельно бестолковым видом снимал голубей – дабы как можно меньше напрягать полицейские мозги. Гораздо больше подозрений я вызвал у продавца в сувенирной лавке, потребовав карту, причем абсолютно неважно, какого города.
Больше никаких подготовительных мероприятий я не проводил, и уж естественно, мне не хотелось, чтобы мой голос засекли по входящим звонкам в министерстве. Я делал расчет на то, что О’Нил – типичный трудоголик, и первая же рекогносцировка подтвердила, что я прав. Седьмой этаж, угловой кабинет. Керосинка полуночника О’Нила пылала вовсю. Казенный тюль, украшающий окна всех «засекреченных» правительственных зданий, возможно, и способен защитить от телеобъективов, но не в состоянии скрыть свет из окна, который прекрасно виден с улицы.
Давным-давно, еще в безрассудные времена «холодной войны», в какой-то из контор, надзирающих за вопросами безопасности, нашелся умник, издавший предписание не выключать свет в кабинетах, являющихся «потенциальной мишенью», все двадцать четыре часа в сутки: якобы тогда вражеские агенты не смогут отследить, кто, где и как долго остается на работе. Поначалу идею встретили одобрительными кивками и похлопываниями по спине, а многие даже завистливо шептали, что, мол, «этот Каррутерс далеко пойдет, помяните мое слово», – пока на коврики у дверей соответствующих финотделов не шлепнулись первые пухлые конверты со счетами за электричество. После чего новой идее – на пару с Каррутерсом – было быстренько указано на дверь, причем в весьма грубой форме.
О’Нил вышел из министерства ровно в десять минут восьмого. Кивнув охранникам, полностью его проигнорировавшим, мой подопечный окунулся в сумерки Уайтхолла. Он помахивал портфелем, что само по себе уже было странно: никто никогда не разрешил бы ему вынести из здания что-то важнее пары обрывков туалетной бумаги. Хотя, возможно, О’Нил из тех чудаков, что таскают портфели просто для солидности. Не знаю.
Я дал ему несколько сотен ярдов форы и только тогда направился следом. Мне потребовалось немало усилий, чтобы сдерживать шаг, поскольку О’Нил загребал ногами необычайно медленно. Казалось, будто он наслаждается погодой, – вот только повода к подобному наслаждению не было.
Лишь когда он пересек Мэлл и подбавил прыти, до меня наконец дошло, что он просто прогуливается. Эдакий уайтхоллский тигр, рыщущий в поисках добычи, – хозяин над всем, что попадает в поле его зрения, посвященный в страшные тайны государства, каждая из которых сразила бы наповал любого из остолопов-туристов, узнай он (или она) ее. Но после того как джунгли остались позади, а впереди открылись просторы обычной саванны, действо перестало иметь особый смысл и О’Нил перешел на обычный шаг. Это был человек, достойный сочувствия, – найдись у вас время на сочувствие.
Не знаю почему, но я ожидал, что он отправится прямо домой. Я живо представлял себе домик с террасой где-нибудь в Патни и многострадальную женушку, что встретит его рюмкой хереса и запеченной треской, а затем вернется к утюгу и его рубашкам. Сам же О’Нил, устроившись перед телевизором, примется похрюкивать и качать головой, будто лишь одному ему известен тот истинный и мрачный подтекст, что скрывается за каждым словом диктора новостей. Однако вместо этого О’Нил проскакал по ступенькам мимо здания Института современного искусства, направляясь к Пэлл-Мэлл и клубу «Травеллерз».[10]
Мне не было никакого резона соваться внутрь. Поэтому я просто стоял и наблюдал сквозь стеклянные двери, как О’Нил просит консьержа проверить почтовый ящик. Тот оказался пуст. Увидев, что О’Нил скидывает пальто и направляется к бару, я рассудил, что могу спокойно оставить его там на некоторое время.
В киоске на Хеймаркет я купил гамбургер с жареной картошкой и принялся бродить по улице, жуя на ходу и наблюдая за людьми в ярком тряпье, что толпились перед заведениями, в которых шли музыкальные шоу, – по-моему, они шли здесь со дня моего появления на свет. Мало-помалу мною овладело уныние. Я вдруг сообразил, что поступаю точь-в-точь как О’Нил: начинаю смотреть на ближнего свысока, с тем устало-циничным чувством, что можно выразить одной фразой: «Болваны вы несчастные, если бы вы только знали». Встряхнувшись, я взял себя в руки и зашвырнул гамбургер в урну.
62 
