– Монсеньор, еще есть и Этелинг Эдвард, а затем – его сын, у которого тоже имеются права. Нельзя забывать и о Гарольде Годвинсоне; саксы его любят.
– Англия достанется сильнейшему, – заявил Вильгельм. – Доверься мне: я умею заглядывать вперед.
– Я тоже, – с легкой грустью ответил Рауль. – Впереди вас ждет много крови. А что будет с нашей Нормандией?
Вильгельм ответил не сразу. Рауль видел, как он, хмурясь, смотрит на море, как взгляд его, подобный взору ястреба, нацелен на какую-то далекую, одному герцогу видимую цель. По-прежнему глядя вдаль, Вильгельм сказал:
– Пока я жив, могу держать в страхе Францию и Анжу, которым нужны мои земли, не подпуская их к себе. Но после меня Франция поглотит их, рано или поздно, и мой народ исчезнет, растворившись в сонме французов. Поэтому я намерен выстроить для Нормандии новый оплот, королевство вместо герцогства, созданного моим предком Ролло; землю, которую будет оберегать море, а не какая-нибудь ненадежная крепостца; землю, где мой народ и мое имя будут жить вечно.
– Но тогда Нормандию поглотит не Франция, а Англия, только и всего, – заметил Рауль.
– Может быть. Но, Богом клянусь, нормандцы никуда не денутся!
Оба замолчали. Наконец Рауль заговорил вновь:
– А ведь есть еще и Гарольд, сын Годвина, умелый и отважный народный лидер, как о нем говорят; он тоже вынашивает великие желания. – Юноша мотнул головой в сторону спящих заложников. – Или вы намерены удержать его на столь ненадежном поводке, монсеньор?
– Боже упаси! – со смехом ответил Вильгельм. – Это кузен Эдуард пожелал, чтобы я взял их с собой. Вреда от того не будет.
– Жаль, мы не повидались с эрлом Гарольдом, – задумчиво произнес Рауль. – Судя по всему, он – настоящий мужчина.
– Внешность обманчива, – парировал Вильгельм. – К тому же одного из них я уже запер в клетку. – Герцог кивнул туда, где виднелась светловолосая голова Вульнота, лежавшего на оленьих шкурах. – Можешь быть уверен, я крепко держу вожжи в руках. Их осталось всего пятеро: Свейн, Гарольд, Тостиг, Гирт и Леофвин. Последние двое – совсем еще мальчишки, но в их жилах течет горячая кровь Годвина. Свейн – невоздержанная и распущенная скотина, волчья голова, насильник и похититель аббатис; можно не сомневаться – он своими руками спрядет для себя восковой саван[25]. Еще один, Тостиг, мечется словно взбесившийся дикий кабан с пеной на клыках, сея смерть и опустошение; голову даю на отсечение, его постигнет незавидная участь, к тому же кровавая. Остается последний, Гарольд, которого мы пока еще не видели. Господь рассудит нас, когда придет время. Эдуард страшится его; и у него есть на то причины. – Губы герцога презрительно скривились. – Король Англии! – с отвращением проговорил он. – Король Англии, святые угодники!
Словно в ответ, из темноты прозвучал чей-то голос:
– С вашего позволения, только один святой угодник, братец. «Король, король, против тебя выступила сильная армия», – сказал один из советников Исповедника. «Тише, друг мой, – пробормотал Святой. – У меня есть более важные дела». И вот он накладывает руки на ужасные язвы простолюдинки, а потом падает на колени и начинает истово молиться. Вот таков твой король, братец. – На свет вышел Гале, отвесил шутовской поклон и самодовольно улыбнулся.
– Не смей потешаться над святостью, – сурово оборвал его Вильгельм. – Господь свидетель, Эдуард способен совершать великие чудеса.
– Да, но на самое большое чудо – сделать своей супруге ребенка, который бы правил после него, – он неспособен, – ухмыльнулся Гале. – Или отныне и ты все свободное время вознамерился посвящать исцелению прокаженных, братец?
– У меня нет для этого силы, дурак.
– Увы, святости тебе и впрямь недостает! – заявил Гале. – А ведь как хорошо быть святым! Кузен Эдуард проводит все свои дни в молитве, а по ночам ему являются святые видения. Бедную королеву остается только пожалеть! «Ты согласен обзавестись славным сыночком, который будет королем после тебя, милый?» «Фи, какая гадость! – восклицает кузен Эдуард, – я слишком целомудрен для столь грязных плотских делишек». И вот он без конца перебирает свои четки, молит Господа и Божью Матерь благословить его воздержание, бросая свою Англию, словно кость, на съедение двум голодным псам. И вскоре из-за нее начнется славная собачья свара.
В темноте сверкнули белые зубы. Герцог улыбнулся, но вслух произнес:
– Ты знаешь слишком много, Гале. Берегись, чтобы я не отрезал тебе уши.