Лёгкий, ненавязчивый романчик 
129 
Они оба превратились в заложников друг друга.
Имоджин знала, что жертвует собой ради любви. А ради чего жертвовал ее муж?
Имоджин сосредоточилась и стала читать про себя молитву. Она не сомневалась, что Всевышний будет на их стороне — если Ему вообще есть дело до простых людей. Такое чудовище, как Уорбрик, — это ведь порождение дьявола, а не Бога.
У нее сохранился маленький кинжал для еды. На случай, если кто-то захочет ее обыскать, она спрятала его на бедре, под юбкой. Она могла поранить себя, потому что оставила для виду ножны на поясе, а Фицроджер наточил кинжал на камне до остроты бритвы. Ей пришлось обмотать лезвие обрывками своей юбки и надеяться на лучшее.
Какая польза может быть от этого игрушечного ножика, она и сама не знала, но лучше иметь хоть такое оружие, чем вообще ничего.
Лошадей надежно спрятали среди деревьев. Имоджин наконец сказала Уорбрику то, о чем уже знал Фицроджер.
— Вход в подземелье очень узкий. Через него может протиснуться не каждый мужчина, да и то без лат.
— Что? — Уорбрик чуть не зарычал от ярости. — По-твоему, я не смогу туда попасть?! — Он отвесил ей такую оплеуху, что у нее зазвенело в ушах. — Врешь!
Она услышала какую-то возню и поняла: Фицроджер не остался равнодушным, увидев, что ее бьют, и его повалили на землю. Шум прекратился так быстро, что стало ясно: он на время покорился. Она молилась, чтобы ему и дальше хватило выдержки. Они не могут рисковать и подставлять его под новые удары до того, как понадобятся все его силы.
— Я не вру! — заявила она Уорбрику, вытирая кровь с рассеченной скулы. — Если хочешь, проверь сам. И ты убедишься в моей правоте.
— Я-то проверю, — проворчал Уорбрик, — а вот ты, если соврала, пеняй на себя!
Он принялся отдавать приказания, выбирая тех, кто пойдет с ним, и отодвигая в сторону тех, кто останется.
Имоджин рискнула посмотреть на Фицроджера. Он стоял спиной к дереву, и на него было наставлено шесть обнаженных мечей, дрожащих в руках напуганных бандитов, готовых прикончить его в любую минуту. На лбу у него набухала большая шишка, и левая рука была в крови, но это оказалась просто царапина.
Его взгляд оставался ледяным и спокойным, и только Имоджин догадывалась, сколько на это требуется сил. Их взгляды на миг встретились, и она улыбнулась ему, но он наверняка понял, каких усилий стоила ей эта улыбка.
— Я рад видеть, что ты влюблена в Бастарда, леди Имоджин! — прошипел Уорбрик, больно сжав ее руку. — Ты ведь не станешь рисковать его жизнью, верно? — Он обернулся к тем, кто караулил Фицроджера, и приказал: — Отпустите его.
Бандиты подчинились и убрали мечи, но Фицроджер не шелохнулся.
— Неужто окаменел от страха? — вкрадчиво спросил Уорбрик.
Можно было подумать, что Фицроджер превратился в статую. Имоджин понимала, что все сейчас висит на волоске, но он ничем не мог ей помочь. Ничем. Потому что за любой его поступок придется платить ей.
— Прикрутите его к дереву, — велел Уорбрик своим людям, — да не жалейте веревки!
Фицроджеру завели руки за спину, чтобы привязать к стволу, и Имоджин услышала, как он сдавленно охнул от боли в раненой руке. Она почувствовала, как слезы щиплют глаза. Стоять часами в таком положении — это пытка даже для здорового человека.
— Выломайте пару хороших дубин, — продолжал Уорбрик, с довольной миной проверяя надежность пут, — и смотрите за ним хорошенько. Чуть что — крушите ему ребра. От доброй дубины никакие латы не спасут, и, если вы отдубасите его как следует, он будет подыхать долго и в страшных мучениях.
Фицроджер и глазом не моргнул, но Имоджин содрогнулась от ненависти. Подожди, Уорбрик, настанет и твой час!
— Не трясись прежде времени, леди Имоджин, — посоветовал Уорбрик, заметив ее дрожь, которую он принял за страх. — Пока ты покорна, мне нет нужды убивать кого-то из вас. И когда мы вернемся сюда с карманами, полными денег, я позволю тебе выкупить жизнь твоего мужа тем, что ты на глазах у него доставишь мне удовольствие. Хотя вы женаты без году неделя, он наверняка успел кое-чему тебя научить!
— Я очень религиозна, — пролепетала она, стыдливо потупившись. — А ведь телесное удовольствие — это самый страшный грех.
Уорбрик грубо расхохотался, мигом лишив ее надежды на то, что ее уловка сработает:
— Мне плевать на то, получишь ты удовольствие или нет, и если ты не знаешь, что делать, я мигом тебя научу и повеселюсь от души, когда увижу, как тебе это противно. — Он подмигнул Фицроджеру. — Может, ты даже поблагодаришь меня за науку, Бастард, — если вообще захочешь после меня к ней прикоснуться!
129 
