17 
— Я вас оставлю, — сказала Рут. — Я пришлю вам горячую воду. Как вы думаете, вы будете готовы спуститься, чтобы умыться с дороги.
Я сказала, что да, и Рут с Люком вышли из комнаты, закрыв за собой дверь.
Оставшись одни, мы с Габриэлем некоторое время молча смотрели друг на друга, после чего он не выдержал и спросил:
— В чем дело, Кэтрин? Тебе здесь не нравится?
— Что ты, здесь просто великолепно — я даже не могла себе представить всей этой красоты… Но как же ты мог не сказать им, что собираешься жениться?
Он покраснел и принял расстроенный вид, но я должна была добиться вразумительного и правдивого ответа и повторила свой вопрос.
— Ну, я не хотел, чтобы они суетились…
— Что значит «суетились»? Ты же поехал домой перед свадьбой специально, чтобы сказать им!
— Да.
— И у тебя не хватило смелости, когда дошло до этого?
— Они могли бы начать возражать, а я не хотел этого.
— Ты хочешь сказать, я показалась бы им недостойной партией для представителя такого семейства?
Я была рассержена и огорчена — разве я так представляла себе начало семейной жизни в доме своего мужа? Я обиделась на Габриэля, и мне было очень неприятно осознать, что до того, как наш брак стал свершившимся фактом, он должен был храниться в тайне, чтобы семья Габриэля не восстала против «мезальянса».
— Боже мой, конечно же нет! — воскликнул Габриэль. Он схватил меня за плечи, но я вырвалась и отошла от него. — Они полюбят тебя, как только по-настоящему тебя узнают. Они просто боятся перемен — знаешь, как это бывает в старинных семьях.
— Нет! — резко ответила я. — Не знаю. Зато я понимаю, что их никак не может обрадовать мое неожиданное появление в качестве нового члена семейства. Я не удивляюсь, что они настроены против меня.
У Габриэля был очень несчастный вид.
— Но здесь нет никакой тайны. Я им просто не сказал, и все. Я не хотел, чтобы они как-то готовились, суетились. Мне хотелось жениться на тебе как можно скорее, чтобы не терять драгоценное время…
Когда он так говорил, я уже не могла на него сердиться. Меня вновь охватила нежность к нему и вернулось желание сделать его счастливым, из-за которого я вышла за него замуж. Я подозревала, что он боится чего-то, что связано с этим домом, и что ему нужен союзник, человек, которому он может полностью доверять. Этим союзником, конечно, должна стать я, но мне самой уже отчасти передался его страх.
— Пятница, между прочим, до сих пор сидит в корзинке, — сказала я, чтобы отвлечь Габриэля и себя от мрачных мыслей.
— Сейчас я его выпущу, — ответил Габриэль. Он открыл корзинку, и довольный Пятница выпрыгнул из нее и забегал кругами по комнате, обнюхивая углы. В эту минуту в дверь постучали, и я вздрогнула, потому что стук раздался не со стороны той двери, через которую мы вошли. Обернувшись, я увидела другую дверь, которая чуть приоткрылась, и за ней мелькнула рука с большим кувшином.
— Горячая вода, сэр, — сказал голос с сильным йоркширским акцентом.
Дверь захлопнулась так быстро, что обладателя голоса я увидеть не успела.
— Это старая туалетная комната, — объяснил Габриэль. — Я использую ее как ванную. Ты увидишь, как это удобно. Только запри обе двери, когда будешь там раздеваться, а то может войти кто-нибудь из слуг. Я выведу Пятницу на улицу, пока ты будешь приводить себя в порядок.
Он надел на собаку ошейник с поводком и вышел из комнаты. Я зашла в туалетную комнату, где стояла сидячая ванна. Рядом с ней я увидела принесенные слугой кувшины с горячей водой, там же были мыло и полотенца. На стене висело большое зеркало в позолоченной раме с прикрепленными к ней такими же подсвечниками, в которых горели восковые свечи.
Я сняла дорожный костюм, умылась и переоделась, ожидая встречи с остальными родственниками Габриэля.
* * *
Ужин был накрыт в уютной и красивой комнате на втором этаже. Габриэль объяснил мне, что по торжественным случаям ужинали в большом холле на первом этаже, который использовался как пиршественный зал еще в те времена, когда был построен дом.
— Трапезный стол, который ты там видела, ровесник нашего дома, — добавил он. — Когда мы одни, мы обедаем в этой маленькой и более уютной комнате.
Комната, которую он назвал маленькой, была огромной по сравнению со столовой в Глен-хаусе. Шторы на окнах были закрыты, и на столе стояли канделябры с зажженными свечами.
17 
