— Вы очень добры, — сказала я.
Его лицо осветилось радостью. Он наклонился и ласково похлопал меня по руке.
Вдруг он снова стал серьезным.
— Кэтрин, вы сказали мне, что ждете от меня полной откровенности. Я хочу объяснить вам, почему я так привязан к семейству Рокуэллов. Я перед ними в большом долгу. Я скажу вам сейчас то, что известно очень немногим, но я хочу заслужить ваше доверие, поэтому сам доверяю вам свою тайну. Может, вы помните, что я как-то говорил вам о том, что я начал жизнь никому не нужным сиротой и о том, что один богатый человек помог мне встать на ноги. Этим человеком был сэр Мэттью Рокуэлл. Теперь вы понимаете, почему я принимаю все дела этой семьи так близко к сердцу?
— Понимаю, — пробормотала я.
— Так вот, сэр Мэттью хочет, чтобы его внук родился сильным и здоровым. А я хочу все для этого сделать. Поэтому, дорогая Кэтрин, вы должны целиком положиться на меня и на мою заботу о вас. Мне известно кое-что, что, видимо, неизвестно вам, и я не могу решить, сказать вам об этом или нет.
— Вы должны мне об этом сказать!
— Ох, Кэтрин, вы можете пожалеть, что узнали об этом, когда услышите.
— Прошу вас, скажите. Я не хочу оставаться в неведении.
Он продолжал колебаться. Наконец, он сказал:
— Вы должны понять, что если я скажу вам об этом, так только для того, чтобы вы поняли, насколько вам необходимы мои советы и моя помощь… Ну так вот, вы знаете, что уже в течение нескольких лет я регулярно посещаю лечебницу Уорстуисл. И вам известно, что это за лечебница.
— Да, да, — нетерпеливо подтвердила я.
— Мне там очень доверяют, и поэтому у меня есть доступ к историям болезни тамошних пациентов… Кэтрин, в этом заведении содержится ваша очень близкая родственница. Я не думаю, чтобы вы об этом знали. То есть я уверен, что не знаете. Ваша родная мать уже семнадцать лет является постоянной пациенткой Уорстуисла.
Мне показалось, что стены комнаты, где мы сидели, пошатнулись и вот-вот обрушатся на меня. В ушах у меня гудело, а перед глазами, вместо кабинета доктора, вместо самого этого человека с его добрым взглядом вставал темный, сумрачный дом, и мой несчастный отец, который по ночам, во сне, звал ее, свою Кэти, и который каждый месяц уезжал куда-то, возвращаясь подавленным и печальным.
— Да, — продолжал доктор, — боюсь, что это так. Мне говорили, что ваш отец очень предан своей жене и регулярно ее там навещает. Иногда она узнает его, иногда нет. У нее есть кукла, и временами она помнит, что это кукла, но часто ей кажется, что это живой ребенок, ее дочь… то есть вы, Кэтрин. В Уорстуисле для нее делается все, что возможно, но она никогда не выйдет оттуда, Кэтрин. Вы понимаете, почему я говорю вам об этом? Такие задатки иногда передаются по наследству… Прошу вас, Кэтрин, не отчаивайтесь же так! Мы же хотим вам помочь, и мы можем это сделать. Вы только должны полностью мне довериться. Поверьте мне, Кэтрин.
Я вдруг осознала, что сижу, закрыв лицо руками, и, сквозь слезы, повторяю про себя одни и те же слова: «Господи, сделай так, чтобы это был сон!»
Доктор встал, подошел ко мне и обнял меня за плечи.
— Мы будем бороться с этим, Кэтрин. Мы будем вместе с этим бороться.
Возможно слово «бороться» помогло мне взять себя в руки. Мне часто в жизни приходилось так или иначе бороться за то, что мне было нужно. Я снова подумала о том «видении», которое у меня было ночью. Ведь кто-то же задвинул полог моей кровати! Но кто? И потом, я же чувствовала сквозняк из открытой двери. Нет, я не собираюсь соглашаться с тем, что я стала жертвой галлюцинаций!
Доктор Смит, должно быть, уловил смену в моем настроении.
— Ну вот, так-то лучше, — сказал он, — Так вы мне верите, не так ли?
Не ответив на его вопрос, я сказала твердым голосом:
— Я знаю, что кто-то поставил себе целью повредить мне и моему ребенку.
— Значит, вы думаете, что у меня могло хватить жестокости сочинить историю о вашей матери?
Я не ответила. Да, мой отец действительно ездил куда-то каждый месяц, и вряд ли доктор мог случайно об этом узнать. Но все же… Мне ведь всегда говорили, что моя мать умерла.
В конце концов, даже если и правда, что моя мать в лечебнице для душевнобольных, сама я совершенно здорова. Я всегда была спокойным и уравновешенным человеком без малейшей склонности к истерии. Даже сейчас, в этот ужасный для меня момент, я способна относительно спокойно думать и рассуждать об этом. И я совершенно уверена в том, что как бы ни была больна моя мать, мне ее болезнь не передалась ни в малейшей степени.