Последние отзывы

  3  

— Лу? — хихикнула Мейда. — Марту? — Она залилась смехом. — Ну ты скажешь! Да они же старые грымзы, им лет по тридцать пять, не меньше. И потом, Марте просто нечего показывать, она плоская как гладильная доска! А Лу...

— Но в расстегнутых блузках ты их не видела, верно?

Мейда состроила гримасу.

— Пример не годится. Лу и Марта — деревенские тетки, в моде ничего не смыслят, одеваются как... как... деревенские тетки!

Пэм вздохнула.

— Ладно, вот тебе другой пример. Можешь ты представить, чтобы свой лифчик выставила на всеобщее обозрение, скажем, Мишель Обама?

Вопрос явно застал Мейду врасплох. Наблюдая за ней, Пэм подумала: сейчас спросит, кто такая Мишель Обама.

— А кто это? — сморщила Мейда лоб.

Пэм тонко улыбнулась.

— Ты нашего президента видела когда-нибудь?

Мейда задумалась.

— Такой высокий, худощавый, зовут Обама, его еще по ящику каждый день показывают?

— Правильно, — кивнула Пэм. — А с ним часто бывает женщина, тоже высокая и стройная. Вот ее-то и зовут Мишель.

Брови Мейды удивленно взлетели.

— Так ведь это жена Обамы!

— Совершенно верно. Вот и постарайся вспомнить, было ли хоть раз такое, чтобы по телевидению показывали Мишель Обаму в лифчике?

— По телевидению? — протянула Мейда.

— По ящику. — Это было против правил, Пэм избегала повторения словечек Мейды, но сейчас снизошла до сленга — так сказать, ради чистоты эксперимента.

На смазливом личике Мейды появилось выражение, будто она хлебнула уксуса.

— Ох, ну что ты скукотищу разводишь? Лучше раскрой глаза пошире и посмотри вокруг — у всех видны или бретельки, или середка лифчика, или края чашечек, особенно если кружева красивые. Мода сейчас такая! А ты про какую-то жену президента толкуешь...

Боже, кому я пытаюсь что-то доказать, привычно вздохнула Пэм. И главное, зачем?

— Ваще, что ты взъелась, не пойму? — продолжала Мейда.

— Вообще, — механически поправляла Пэм.

— Да... Лифчики даже в витринах бутиков выставляют. Нахлобучат на манекен — и за стекло, всем напоказ. А ты — нельзя, нельзя...

Действительно, что это я? — всплывало в мозгу Пэм. Перед кем мечу бисер?

И правда, перед кем? Перед девицей, которая мечтает стать киноактрисой, но не прилагает для этого почти никаких усилий. А зачем прилагать? Достаточно и того, что в отличие от своих деревенских подружек Мейда все-таки кое-какими познаниями обладает. Хвастает, например, что слышала о Гитлере. Правда, уверена, что того зовут Хайль.

Ну и ладно.

2

Примерно об этом думала Пэм солнечным июльским утром, направляясь на очередную встречу с Мейдой. Сегодня им предстоял поход по магазинам одежды — странно, если бы по каким-то другим, — который, как обычно, будет сопровождаться ненавязчивым обучением правильному произношению.

Будь воля Пэм, она отправилась бы с книжкой на пляж — милое дело во время отпуска, — но возможность дополнительного заработка упускать не хотелось.

Вообще-то Пэм — симпатичная, стройная, двадцати пяти лет от роду, выпускница филологического факультета — преподавала на актерских курсах. Или, если угодно, в студии актерского мастерства — таково официальное название этого учебного заведения. Отбоя от желающих поступить туда в Лос-Анджелесе не было, и каждый из них уже сейчас видел себя голливудской звездой.

Пэм преподавала на курсах артикуляцию и произношение. Иными словами, шлифовала выговор будущих киноактеров, воспроизведение звуков речи и даже манеру разговора.

В этом смысле Мейда представляла собой самый запущенный случай. Неотесанная деревенщина — иначе о такой девице не скажешь, даже несмотря на всю ее внешнюю привлекательность.

Разумеется, сама Мейда так не думала, потому что сравнивала себя с некоторыми своими школьными подружками, проживавшими все в той же деревне Донкиз-Брей.

С тех пор как на курсах начались каникулы, Пэм узнала о Мейде больше. Та наняла ее в качестве персонального репетитора. Оплату предложила высокую, так что Пэм недолго думала, прежде чем дать согласие. Тут сработал принцип, привитый отцом-экономистом: финансовые вопросы как основа благополучия всегда должны играть главную роль, остальное приложится.

Пожалуй, это было единственное, за что Пэм могла бы поблагодарить отца. Вообще же не хотела о нем и вспоминать. Поначалу, в ее детстве, он был хорош, но позже его будто подменили — превратился в настоящее чудовище. Поэтому, когда родители развелись, Пэм из чувства протеста против подобных метаморфоз взяла фамилию матери. Та вскоре вторично вышла замуж за человека, любившего ее чуть ли не со школьной скамьи, и сейчас носила его фамилию. Так что от отца не осталось ничего, кроме воспоминаний. Сам же он неизвестно куда делся, скрываясь от долгов. За последние годы Пэм не видела его ни разу. Впрочем, с матерью тоже встречалась нечасто, так как жила отдельно. Снимала квартирку на Хиллсайд-драйв, преподавала на актерских курсах и ни от кого не зависела.

  3