178 
Тангела была очень занята. Она насыпала немного белого порошка на ручное зеркальце и разделила его на тоненькие полоски. Затем скатала стодолларовую банкноту в тугую трубочку.
— Все модели делают это, — сказала она. — А ты подумала, как иначе могли бы мы оставаться такими стройными и при этом танцевать на смотровых дорожках? Я говорю тебе, что реклама соды — сплошное вранье. По-настоящему помогает только это.
Она взяла свернутую в трубочку банкноту и вставила ее одним концом себе в ноздрю. Все выглядело так пошло, что Стефани стыдно было наблюдать. Но она заставила себя. Затем Тангела пододвинула другой конец трубочки к порошку и втянула его себе в нос. Боже, это было отвратительно. Как пылесос. Стефани никогда не тусовалась в школе с ребятами, принимающими наркотики. Она держалась больше популярных, общительных детей, а не вожаков группок. Ей не нравилась даже выпивка, которая к тому же содержала слишком много калорий. Но когда Тангела взглянула на нее и, улыбаясь, протянула ей свернутую банкноту, Стефани поняла, что это вызов, и если она отвергнет его, то никогда не добьется признания Тангелы.
Сморщившись, она вставила трубочку себе в нос. Она была сырой, и уже одно это вызывало у нее тошноту. На какое-то мгновение она в отчаянии подумала было, нельзя ли притвориться, что она нюхает кок, а на самом деле не делать этого. Но когда Тангела втягивала кокаин, дорожка порошка исчезла с зеркальца. Стефани сделала глубокий вдох, но поняла, что для того, чтобы втянуть в себя порошок, придется выдохнуть. Она склонилась над зеркальцем. Быстро, насколько могла, она втянула дорожку в нос, как хороший маленький пылесосик.
В носу защипало, но не настолько сильно, чтобы чихнуть. Она сразу почувствовала, как учащенно заколотилось ее сердце, и вернула трубочку Тангеле. Тангела улыбнулась, взяла свернутую банкноту и втянула в себя оставшиеся три дрожки.
Стефани чувствовала, как пот проступил у нее на груди, лбу и верхней губе. Сердце ее колотилось еще сильнее, но это не пугало ее. К ее удивлению, она обнаружила, что чувствует себя хорошо. Очень хорошо. Ей совсем не страшно. Тангела все еще сидела скорчившись около столика и что-то делала с зеркальцем. Стефани подошла к окну и выглянула наружу. Все было неплохо. Она чувствовала себя высокой, стройной и важной. Она обернулась и посмотрела на вырезки, разбросанные по постели. Как-то сразу она почувствовала, что весь мир принадлежит ей. В этот момент она действительно была как «дуновение будущего» и знала, что добьется успеха. Она бросит школу. Заработает много денег. Она может все. А самое лучшее — это то, что в животе пропало гложущее чувство голода. Она была свободна. Она никогда не будет теперь есть и унижаться, скорчившись над унитазом. Она чувствовала, что теперь все под ее контролем.
А тем временем Тангела снова разложила серию линий на зеркальце. Стефани недоумевала — зачем? Ей было достаточно. Но Тангела засмеялась.
— Разве я не говорила тебе? — спросила она. — Разве не я открыла тебе секрет?
Стефани кивнула. Ее рот слишком пересох, чтобы говорить. Но Тангеле этого и не надо было.
— Еще немножко? — спросила она. — Давай еще понемножку, и пойдем по магазинам за покупками. А потом я тебя отведу в бар. Все будут на нас пялиться. Нас теперь всюду будут узнавать. Черное дерево и слоновая кость.
Тангела засмеялась, и на этот раз ее смех звучал более резко.
— Мы будем Наоми и Линдой[12]. Только моложе. Тангела передала трубочку Стефани. Стефани встала на колени перед столиком и втянула еще одну линию с зеркальца. На этот раз ей не было неприятно наблюдать, как Тангела втягивает в себя остальные четыре линии. На секунду Стефани задумалась, не перебирает ли та дозу этой дряни. Но потом она снова почувствовала, как заколотилось ее сердце еще сильнее, чем раньше, и как кровь прилила и, казалось, запела в ее ушах. Тангела смеялась, и Стефани засмеялась тоже, хотя и не видела особой причины. Просто она чувствовала себя очень хорошо. Тангела стала ее подругой.
— Прошлым вечером все спрашивали, где ты. Куда бы я ни пошла — все спрашивали о тебе.
Стефани улыбнулась.
— Здорово. Я бы тоже хотела пойти, но мои мать и тетя…
— Да шла бы она… Жирная старая корова! Такая же, как и моя мать. Обо мне нет обзоров в газетах. Меня не зовут на ТВ. Мне не дали черных нарядов. Кто в этом виноват? Эти старые стервы.
178 
