– Я обещал отдать ее тебе, помнишь? – Он подошел к ней вплотную. – Картину – недавно, а дом – очень, очень давно, когда твои мечты были только… мечтами и забавляли меня. Вот… – Он с нежностью положил руки ей на плечи, согревая ее своим теплом. – Они твои, Мэдлин. Мой подарок тебе.
– О, Дом, – хрипло прошептала она. – Я не могу принять…
Внезапно он крепко прижал ее к себе, не давая говорить.
– Однажды… кажется, прошла целая жизнь… – тихо заговорил Доминик, и его слова эхом отдавались в ней, – очаровательное существо, которое я очень любил, предложило мне себя со всей страстью своей любящей натуры, а я, глупец, оттолкнул его.
Он закрыл ей рот рукой, рыдания душили ее. Доминик прерывисто вздохнул.
– Сумасбродная Мэдлин, – продолжал он, – Боже, какой же ты была сумасбродкой! Чаще всего я не знал, стою я на ногах или на голове. Я так отчаянно хотел тебя, что мне приходилось постоянно следить за собой. И все равно ходил по краю пропасти.
Мэдлин всхлипнула, и он коснулся губами ее шеи.
– Ты была так молода, дорогая. А все называли меня счастливчиком, приставали с вопросами, как мне удалось обуздать неистовую и своенравную шалунью. И никто не спрашивал, как мне удается обуздать себя! – Его резкие слова больно ранили ее. – Когда я долго смотрел на тебя, сердце было готово выпрыгнуть из груди.
– Дом. – Она попыталась освободиться, голос осип от слез. Он не отпускал ее.
– Дай мне сказать все, – попросил Доминик. – Я очень хотел тебя, Мэдлин, желание терзало меня. А все вокруг не уставали напоминать мне, что ты очень молода, советовали беречь тебя, напоминали о твоей невинности, предостерегали от того, чтобы я не сломал твой удивительный характер. Но были и другие, – продолжал Доминик. – Эти сомневались, разумно ли жениться на такой молодой и своевольной девушке. Сомневались, отдаешь ли ты себе отчет, какие именно чувства ты питаешь ко мне. Они заставляли меня задавать эти вопросы себе. Я хотел понять, честно ли я поступаю, предлагая тебе пожениться. Ты ведь только начинала жить и сама не знала, чего хочешь от жизни – или от меня.
– Я знала, – шепнула Мэдлин.
Она скорее почувствовала, чем увидела, что он улыбнулся.
– Я мог бы оказаться для тебя всего лишь новым волнующим приключением, Мэдлин. Вспомни, ты ведь всегда стремилась испробовать что-то новенькое. И я стал бояться: если я научу тебя любви, если я позволю тебе все узнать, вдруг тебе опять захочется нового, всегда же найдется кто-то, кто сумеет удовлетворить твое ненасытное любопытство. Вот что я хочу сказать тебе, Мэдлин. Я не рискнул заниматься с тобой любовью до свадьбы, потому что боялся после этого потерять тебя.
– Ты не верил, что я люблю тебя.
– Нет, – признался Доминик.
– И потерял меня.
– Да. – Он вздохнул, повернул ее лицом к себе и долго смотрел на нее темными печальными глазами. – Теперь мы поменялись ролями. Теперь я предлагаю себя, а ты вправе отказать мне. Если я поцелую тебя, возьму на руки и отнесу в постель, чтобы заняться любовью, ты примешь меня, Мэдлин?
Доминик ждал ответа. Нервы Мэдлин были так напряжены, что она не могла вымолвить ни слова. Она понимала, что он говорил искренне, и тем не менее колебалась. Прежняя Мэдлин бросилась бы ему на шею, с поцелуями и дикими восторженными криками. Но теперь она научилась быть осторожной и не совершать опрометчивых поступков.
– Ты хочешь меня, я знаю, – снова заговорил Доминик, видя, что она молчит. – Мы стали старше на четыре года. Эти годы научили меня не только переносить страдания, одиночество и презрение к себе. Я понял, что настоящая любовь вечна. Я люблю тебя, Мэдлин, – торжественно заверил он. – Всегда любил и всегда буду любить. Ты позволишь мне показать, как сильно я люблю тебя?
Его голос прервался. Мэдлин, трепеща, упала в его объятия.
– О, Дом! – Она задыхалась. – Мне так не хватало тебя!
– Слава Богу. – Он крепко прижал ее к себе.
Их губы встретились. Теперь все слова стали лишними, не нужно было сдерживаться, желание увлекло их к постели. Поцелуи поддерживали возбуждение, пока они срывали с себя одежду.
Доминик положил ее на постель и лег рядом. Обнаженные тела дрожали от возбуждения, волны любви захлестывали их. Доминик помедлил, взял ее лицо в руки и потребовал, чтобы она смотрела ему в глаза.
– Боль и наслаждение, Мэдлин, – сказал он сдавленным голосом. Глаза потемнели от страсти, ноздри дрожали, он едва мог сдерживать себя. – Так и должно быть…