40 
— У меня долгов на пять тысяч фунтов… и нет ни малейшей возможности уплатить хотя бы часть, если в четверг я проиграю свою ставку.
— Я вас понимаю, — заметил граф, — но не могу позволить вам вести себя так неспортивно.
— Больше мне не остается ничего, разве только пустить пулю себе в лоб, — уныло отозвался мистер Фолкнер.
Наступило молчание. Наконец граф заговорил:
— Думаю, это будет непростительной глупостью. Кстати, во время соревнований у себя в усадьбе я заметил, что вы — превосходный наездник.
— От этого немного толку, если я даже не могу позволить себе лошадь.
Горечь в голосе мистера Фолкнера достигла предела.
— У меня к вам предложение, — произнес граф. — Думаю, оно понравится вам больше, чем самоубийство.
Мистер Фолкнер посмотрел на него, без особой, впрочем, надежды.
Он был красивым юношей, но сейчас его лицо стало мертвенно-бледным. Он ссутулился в своем кресле, словно не находя в себе сил держаться прямо.
— Вот что я собираюсь предложить вам, — говорил в это время граф. — Вы участвуете в скачках, как и собирались, но не ставите ни пенни ни на себя, ни на кого-либо другого.
Он сделал паузу, а затем быстро продолжил:
— Думаю, вы придете вторым. Это даст вам определенную известность в спортивных кругах.
— Что совершенно не поможет мне, когда я попаду в долговую тюрьму.
— После скачек, — продолжал граф, словно не слыша его, — после скачек вы поедете в Ньюмаркет. Там вы займете должность помощника управляющего моих скаковых конюшен. Сам управляющий намерен через год уйти на покой.
Воцарилась тишина.
Мистер Фолкнер не сводил с графа глаз, и тот добавил:
— Я уплачу ваши долги, если вы пообещаете мне в будущем не вести себя столь безрассудно.
Между ними словно лопнула какая-то завеса, и мистер Фолкнер закрыл глаза руками.
— Я не знал… что в мире столько… доброты, — надломленным голосом произнес он.
С минуту граф молчал, позволяя гостю успокоиться, а затем произнес:
— Все мы делаем ошибки, но вы хорошо понимаете лошадей и наверняка научитесь от них не повторять одну и ту же ошибку дважды.
Мистер Фолкнер достал из кармана платок и вытер глаза.
— Не знаю… как и благодарить вас, — начал он.
— Вы можете отблагодарить меня, заботясь о моих лошадях и следя за тем, чтобы никто не повредил им или мне.
— Я… я буду верно служить вам… всю жизнь.
Его голос снова прервался, и граф встал.
— Предлагаю вам пройти в кабинет моего секретаря; один из слуг покажет вам, где это. Дайте ему полный отчет о ваших долгах.
На мгновение граф умолк, а затем продолжил:
— Не опасайтесь огласки ни с его, ни с моей стороны. Никто не узнает о связывающей нас тайне. В пятницу в Ньюмаркете вас будет ожидать мой управляющий, его зовут Уотсон.
Мистер Фолкнер тоже встал. Граф протянул руку, и он схватил ее обеими своими.
— Клянусь вам, я… я никогда не подведу вас, — произнес он.
Затем, словно не в силах больше сказать ни слова, он распахнул дверь и вышел из кабинета.
Улыбаясь, граф повернулся к двери, за которой притаилась Донелла. Однако не успел он подойти, как дверь распахнулась и Донелла бросилась к нему.
— Как вы могли быть… так великодушны… так великолепны?! — воскликнула она, прижимая руки к груди.
Когда она подняла лицо, граф увидел в ее глазах слезы.
Он внимательно посмотрел на девушку. Через мгновение он обнял ее, и его губы прижались к ее губам.
На мгновение Донелла застыла. Она была так тронута благородным поведением графа, что по ее щекам бежали слезы. Наконец она крепче прижалась к нему.
Вначале граф целовал ее нежно, словно боясь напугать. Однако, когда он почувствовал мягкость и невинность ее губ, его поцелуй стал более требовательным и властным.
Донелла чувствовала себя так, словно сквозь ее тело шел золотой поток солнца, от губ к груди и к самому сердцу. Именно так она и представляла себе поцелуй.
Хоть это и казалось невозможным, но она поняла, что любит графа.
Это любовь заставляла ее чувствовать себя так, словно они с графом растворялись друг в друге, а поцелуй возносил их на небеса.
Словно отзываясь на чувство графа, Донелла ближе прижалась к нему. Почувствовав это, граф вдруг осознал, что ни с одной из женщин он не чувствовал себя так, как теперь. Сейчас им владела не грубая чувственная страсть, к которой он уже привык, а некое не столько физическое, словно духовное наслаждение.
40 
