– Наверное. Ну и домик у вас.
– Да, действительно очень большой. Проходите. Может быть, кофе?
– От хорошего кофе никогда не откажусь. Черный, пожалуйста.
– Проходите, садитесь. Я сейчас приготовлю.
– Может быть, для экономии времени я пройду с вами на кухню? Вы сами мне открыли дверь, сами собрались готовить кофе, из чего я делаю вывод, что у вашей прислуги выходной.
– У меня нет прислуги, как вам, наверное, уже хорошо известно.
– Это часть моей работы. И полная открытость с обеих сторон, – добавила гостья с улыбкой, обнажившей кривой резец. Если не возражаете, я бы хотела осмотреть дом. Я, конечно видела журнальные фотографии интерьеров. Но находиться внутри – совсем другое дело.
– Я не возражаю.
Пока они шли в глубь дома, гостья внимательно осмотрела фойе, затем главную гостиную, музыкальную комнату с двойными дверями, которые открывались в гостиную во время приемов и вечеринок.
– Ваш дом кажется бесконечным. Но очень уютным, совсем не похожим на музей. Вы сумели сохранить стиль. Внутренние интерьеры соответствуют архитектуре здания.
– Блафф-Хаус очень важен для моей бабушки.
– И для вас?
– И для меня тоже.
– Он слишком велик для одного человека. Ваша бабушка жила здесь одна в течение последних нескольких лет?
– Да. И она вернется снова, как только врачи ей позволят. А я останусь с ней.
– Все правильно, семья прежде всего. Мне это прекрасно известно. У меня у самой двое детей, мать, которая меня постоянно выводит из себя, и отец, который выводит ее из себя с тех пор, как вышел на пенсию. Отслужил тридцатник.
– Ваш отец был полицейским?
– Да, он был одним из этих «ребят». Но вам это, наверное, тоже известно.
– Часть моей работы.
Она усмехнулась. Затем повернулась и прошла на кухню.
– Да, здесь явно многое переделано, но все равно отражает общий стиль. Вы сами готовите?
– Нет.
– Я тоже, честно говоря, неважная повариха. Но ваша кухня производит впечатление места, где работает профессионал.
– Бабушка любит выпечку.
Эли проследовал к кофемашине, а его гостья удобно устроилась на табурете у высокого стола-стойки.
– И та женщина, которая сейчас выполняет обязанности экономки, очень неплохо готовит. Ее зовут Эйбра Уолш. Она… экономка у вас, не так ли?
– Да, именно так. Неужели моя личная жизнь имеет значение для вас, мисс Берк?
– Называйте меня Шеррилин. Для меня все имеет значение. Такой уж у меня принцип работы. Поэтому я вам очень благодарна за то, что вы дали мне возможность ощутить дух вашего дома. Кроме того, я большая поклонница матери мисс Уолш. И из того, что мне удалось узнать, я заключаю, что и ее дочь достойна восхищения. Она сумела начать здесь заново жить полнокровной жизнью после того, что с ней случилось. Вам это удается?
– Я тоже стараюсь. Прилагаю все усилия.
– Вы ведь были неплохим адвокатом в своей области. – И вновь на лице гостьи появилась и практически тут же исчезла загадочная улыбка. – Значит, теперь вы пытаетесь стать писателем.
– Да, вы совершенно правы.
– Вы обречены на громкий успех. Потомок старого, именитого и очень богатого рода, с именем которого связан громкий семейный скандал и некая страшная тайна.
Внутри у Эли медленно закипало раздражение.
– Я не собираюсь строить свой успех на славе моего семейства или на убийстве жены.
Шеррилин Берк пожала плечами:
– Хотите вы того или нет, но это все равно ассоциируется с вами, мистер Лэндон.
– Лучше называйте меня Эли, если хотите оскорбить.
– Не обижайтесь, я просто, так сказать, снимаю с вас мерку. После убийства вашей жены вы сотрудничали с полицией больше, чем можно было бы ожидать.
– Больше, чем мне следовало, как я теперь понимаю. – Эли поставил перед ней чашку кофе. – Я тогда рассуждал не как адвокат, но когда все-таки начал, то было уже немного поздно.
– Вы любили ее?
Я ведь сам просил, чтобы мне нашли детектива-женщину, напомнил себе Эли. Кого-то со свежим незашоренным взглядом и с тщательным подходом к делу. И вот получил то, что просил, – детектива, который совершенно не похож на того, что работал со мной сразу после гибели Линдси.
Теперь придется смириться с полученным результатом.
– Нет, на момент смерти Линдси я уже не любил ее. И сейчас, как это ни тяжело, я уже не могу точно сказать, любил ли я ее вообще когда-нибудь по-настоящему. Но она очень многое для меня значила. Она была моей женой, чем прежде всего и объясняется мое нынешнее отношение к ней. И теперь я хочу знать, кто убил ее. Большую часть прошлого года я пытался защитить себя, практически не предпринимая никаких усилий найти ответы на упомянутые вопросы.