Особенно,... 
120 
Я открываю глаза. Бэрронс молча смотрит на экран. В магазине полная тишина. Нигде вдали не капает кран, не гудит вентилятор, не шипит в камине газ. Скорбеть нужно в уединении. Я понимаю это и уважаю этого мужчину.
Я начинаю медленно выходить из комнаты.
И, позабыв о ковре, оступаюсь. Подошва скрипит по полированному деревянному полу.
Бэрронс молниеносно поднимает и поворачивает голову в ту сторону, где я стою.
На миг я задумалась над тем, чтобы притворится призраком его сына, подать ему какой-то знак, смягчить его боль ложью во спасение.
Но это неправильно.
Бэрронс не терпит лукавства. И если он когда-нибудь узнает правду, а он всегда её узнает, он начнет презирать меня. Это всё равно, что подарить подарок, а потом отнять его, и в отличие от большинства, некоторые из нас предпочитают не иметь вовсе, нежели иметь и потерять.
Некоторые из нас любят слишком самозабвенно. Некоторые из нас, похоже, не способны сдерживать эту жизненно важную часть себя.
Он вдохнул, его ноздри затрепетали, и, склонив голову, он прислушался. Выключил монитор.
- Мисс Лейн.
Я скривилась, хоть он меня и не видит.
- Ты не мог знать этого наверняка. Просто угадал. Я частенько околачивалась около тебя за этот день, а ты и не догадывался.
- Синсар Дабx защитила вас в последний миг. Вы были готовы сдаться ши-видящим, чтобы не рисковать их жизнями.
- Угу.
- Я думал, она переместила вас куда-то и не спешит возвращать.
- Нет. Просто превратила меня в невидимку и приказала бежать.
Ну что же, обмен любезностями окончен. О чем бы поговорить, кроме его сына? Я знаю Бэрронса. Как и я, он предпочел бы, чтобы я не видела его в горе.
Он будет сидеть и смотреть на экран столько, сколько понадобится. Мое горе тоже проявлялось синдромом навязчивых состояний, я снова и снова доставала альбом с фотографиями, проливая над ним слезы. С каждым новым месяцем всё больше дней проходило между этими срывами. Сначала три, потом пять. Потом десять, двадцать и даже тридцать. Время рубцует раны. И даже если полное исцеление не приходит, мы все равно становимся сильнее.
Я решаю стать стервой. Это поможет ему отвлечься.
- Знаешь, до меня всё не дойдет, почему каждый раз, когда я решаю проблему, вселенная швыряет в меня следующую. Ещё большую и более сложную, чем предыдущая. За что мне это?
Он усмехается.
- Ничего личного. Жизнь имеет нас всех без разбора. Не глядя на лица, и плевать ей на наши обстоятельства. Она все время выбивает у нас почву из-под ног. В один миг ты думаешь, что крепко держишь мир за яйца, а в следующий уже не знаешь, где эти хреновы яйца находятся.
- А я знаю, - раздраженно отвечаю я. - Рядом с толстой жопой, в которой я, похоже, застряла надолго в ожидании очередного приступа диареи.
Он смеется. Искренне, и я улыбаюсь. Рада, что смогла стереть это печальное выражение с его лица. Но он тут же удивляет меня, говоря:
- Двигайтесь.
- Что? Зачем? Ты ведь меня даже не видишь.
- Вылазьте из жопы.
- Легко сказать. Как, по-твоему, мне это сделать?
- Земля уходит из-под ног? Найдите точку опоры и переверните её.
- Громкие слова. Не проще ли просто сбежать?
- Иногда да. Иногда нет.
Я на мгновенье задумалась.
- Если бы Круус был свободен, от меня бы все отстали. Уже он был бы в жопе.
- И вместе с ним в жопе был бы целый мир.
- И для меня там уже не осталось бы места.
Он пожимает плечами.
- Так освободите его.
- Ты это не серьёзно, - хотя с него станется. Бэрронс бы ещё и помог мне в этом, забавляясь процессом. Переверни мир. Как его перевернуть? - Сделай меня такой, как ты, - прошу я. - Тогда мне не придется быть невидимкой, потому что мне будет нечего бояться.
- Никогда не просите меня об этом.
- Джада/Дэни такая, как вы.
- Дэни - генетически мутировавший человек. Она совсем не такая, как мы. Нам приходится платить цену за то, кто мы есть. Каждый день.
- Какую цену?
Он не отвечает.
Я захожу с другой стороны.
- А почему ты гораздо дольше Риодана превращаешься из зверя в человека?
- Мне нравится быть зверем. Ему - человеком. Поэтому мой зверь сопротивляется.
- И все же ты в основном живешь как человек. Почему?
И снова он не отвечает. А я продолжаю рассуждать о том, как выбраться из задницы.
- Я хочу тебя, - мягко произносит он.
Глядя на него в этом приглушенном свете, я чувствую, как страсть затмевает собой злость, лишая воли. Несмотря на обстоятельства. Мои колени ослабевают в предвкушении. Я готова упасть на пол и обвить Бэрронса этими самыми коленями, когда его мощное тело распластается над моим. Я словно рабыня. Стоит ему сказать: «Я хочу» - и мое тело тут же смягчается. Я уже мокрая. Это инстинкт. Безусловный. Мне нравится, как он говорит это. «Я хочу тебя.» Словно он взорвется, если я к нему не прикоснусь, не впущу внутрь, объединяя наши тела в единое целое, даруя нам обоим покой, который по-другому нам нигде не обрести. Ведь только так мы можем угасить шторм, бушующий вокруг и внутри нас. В такие моменты все наши беды и различия наших сложных характеров уносятся прочь, исчезают.
120 
