Остановившись возле кресла герцога, мужчина перестал играть.
— Что бы вы хотели услышать сегодня, ваша светлость? — спросил он.
Из-за шотландского акцента Тара с трудом понимала его речь. Герцог отдал ему распоряжение на неизвестном ей языке — должно быть, гэльском.
Волынщик вновь заиграл, и комнату наполнила чудесная мелодия. Музыка текла свободным потоком, вызывая в сознании слушающих картины вересковых пустошей, холмов, озер и ручьев, сливаясь с ними и воспевая красоту всей этой дикой, прекрасной страны.
Наконец звуки стихли, и несколько секунд ничто не нарушало воцарившуюся тишину.
Дворецкий поставил рядом с герцогом маленький серебряный бокал, и тот вручил его волынщику.
Музыкант с благодарностью принял его.
— Сланче, — произнес он, одним глотком осушив бокал.
Поклонившись, он вышел из комнаты, и только тут, впервые за все время, герцог взглянул на Тару.
— Надеюсь, тебе понравилась волынка?
— Это было чудесно! — искренне, от души ответила Тара. — Мне всегда казалось, что так она и должна звучать!
— И как же это?
— Чтобы хотелось смеяться и плакать. Кажется, будто это не музыка, а голоса шотландцев, которые звучат из их сердец.
Герцог смотрел на нее с удивлением:
— Ты действительно это почувствовала?
— Жаль, что я не могу выразиться яснее, — тихо промолвила Тара. — Мистер Фолкерк говорил мне, как много значит волынка для клана. Теперь я понимаю, как люди могут бросаться в битву, забывая о страхе смерти.
Голос ее прозвучал очень мягко. Тара думала о битве при Каллодене. Как жаль, что англичане победили шотландцев!
— Но как ты можешь говорить — вернее, думать — подобным образом?
Вопрос герцога заставил ее притихнуть. А вдруг он сочтет ее слишком эмоциональной или, что еще хуже, напыщенной, если она возьмет на себя столько смелости, чтобы рассуждать подобным образом?..
И вот теперь, раздеваясь в просторной спальне, Тара вспомнила звуки волынки. Ей хотелось их слушать и слушать…
«Должно быть, это и правда моя родина», — подумала она с тайной надеждой.
Как бы ей хотелось поселиться в Шотландии на маленькой ферме! Ей бы очень быстро стали понятны живущие здесь люди, все их заботы и радости… И наверняка между людьми вспыхивают междоусобицы. Как же ей хотелось бы всех примирить! Ведь красота здешних мест просто взывает к этому!
Но как жена герцога Аркрейгского она должна жить здесь, в этом большом и холодном замке и подчиняться давно установленному в нем распорядку.
Тара до сих пор еще не до конца осознала, что в одно мгновение она превратилась не только в герцогиню, но и в замужнюю женщину. Она осторожно потрогала кольцо у себя на пальце. Кольцо было слишком большим, и она все время боялась его потерять.
И тут ее молнией поразила одна неловкая мысль.
Она стала женой герцога, а жена — часть своего мужа! Венчание сделало их единым целым.
Все это время она была настолько пришиблена и ошарашена, что лишь теперь до нее дошла само собой разумеющаяся истина. И открытие это было подобно удару.
«Герцог — мой муж!»
Тара повторяла и повторяла эти слова. И невольно шагнула ближе к огню, но пламя очага не в силах было согреть ее.
«Мне страшно», — плавала в голове мысль. Таре захотелось броситься прочь из комнаты, чтобы найти мистера Фолкерка и спросить у него совета или просто поговорить, отвлечься.
Хотя в приюте постоянно говорили о сиротах как о незаконнорожденных, обвиняя их матерей в прегрешении против Бога и против церкви, Тара никогда не задумывалась о том, что же значит подобный грех.
Производя на свет ребенка, незамужняя женщина обрекала его на насмешки и презрение окружающих. Отныне ему предстояло расплачиваться за то, что у него не было отцовской фамилии.
Все это Тара понимала, однако она не имела ни малейшего представления о том, что же приводит к деторождению. И вот теперь это могло случиться с нею самой!
Вокруг этой темы всегда было столько шуму и недоговорок, и Тара чувствовала себя крайне неуверенно: неизвестность пугала ее и настораживала.
— Что же мне делать? — произнесла она вслух, растирая ладонями лоб, словно высвобождая нужную мысль из дремучих зарослей полной неразберихи.
Просторная комната с ее роскошной мебелью показалась ей вдруг ловушкой, выхода из которой не было.
Она взглянула на постель с кружевным пологом, на роскошное бархатное покрывало, на котором была вышита монограмма герцога…