20 
Видимо, день, когда потребуются услуги Макса Вудбида, был неизбежен. Все стало так плохо, что даже Мод иногда вылезала из своего кабинета и слонялась по дому, бормоча угрозы в адрес налогового инспектора, словно тот прятался под лестницей или стянул из хлебницы ее сигаретную заначку. К моменту появления Макса я уже восемь дней не проронил ни слова, что записал в свой дневник. В школе на уроках я не поднимал руку и ни с кем не разговаривал, дома в полном молчании (чего Мод, в общем-то, и хотела) съедал завтраки, обеды и ужины и по большей части сидел в своей комнате, раздумывая, что же со мной не так, ибо даже в том нежном возрасте понимал, что во мне живет какое-то неисправимое отличие.
В тот день я так и сидел бы в своей комнате, читая «Похищенного» Роберта Льюиса Стивенсона, если б не дикий вопль. Он вознесся с третьего этажа, где был кабинет Мод, и таким эхом аукнулся во всем доме, что я подумал, кто-то умер. Я выскочил на площадку и, свесившись через перила, этажом ниже разглядел девочку в бледно-розовом пальто, которая, прижав ладони к щекам, вопила как резаная. Прежде я никогда ее не видел. В следующую минуту она развернулась и, что твоя олимпийская чемпионка, по лестнице рванула на второй этаж, потом на первый и, промчавшись через вестибюль, выскочила на улицу, так грохнув массивной деревянной дверью, что дверной молоток раз-другой постучался самостоятельно. Я вернулся в комнату и посмотрел в окно: пролетев по Дартмут-сквер, девочка скрылась из виду. Сердце мое колотилось, я вновь вышел на площадку, надеясь получить разъяснения, но там никого не было, а в доме опять воцарилась тишина.
Читать я уже не мог, в горле у меня пересохло, и я отправился на поиски какого-нибудь питья, но в вестибюле меня ждал еще один сюрприз: на стуле, служившем элементом декора и не предназначавшемся к прямому использованию, сидел мальчик примерно моих лет и листал комикс.
– Привет, – сказал я. Мальчик поднял взгляд и улыбнулся. Мне сразу понравились его светлые волосы и ярко-синие глаза. – Меня зовут Сирил Эвери, мне семь лет. Чарльз и Мод – мои приемные родители, а своих настоящих родителей я не знаю. Я живу тут с рождения, наверху у меня своя комната. Кроме служанки, ко мне никто не заходит, и я там все устроил по-своему. А тебя как зовут?
– Джулиан Вудбид.
В тот миг я понял, что ничуть не робею. А заикание мое исчезло.
Джулиан
Спору нет, мы с Джулианом росли в тепличных условиях. Родители наши имели деньги и положение в обществе. Они вращались в изящных кругах, дружили с теми, кто занимал видные посты в правительстве или составил себе имя в искусстве. Мы жили в особняках, где всю черную работу выполняли немолодые женщины; утренним автобусом добравшись на службу, они вооружались тряпками, швабрами и вениками и начинали поход из комнаты в комнату, помня о запрете разговаривать с нами.
Мод требовала, чтобы наша домработница Бренда по дому ходила в тапочках, а то, мол, стук каблуков мешает ей творить. В ее кабинет уборщица категорически не допускалась, а посему там всегда плавала пыль вперемешку с табачным дымом и к вечеру, когда в окна заглядывало клонившееся к закату солнце, становилось нестерпимо душно. Если Бренда запомнилась как неизменная часть моего детства, то в семье Джулиана служанки не задерживались больше года, и я не ведаю, что тому было причиной – тяжелая работа или суровость хозяев. Однако, несмотря на всю эту уже привычную роскошь, нам обоим было отказано в любви, нехватка которой навсегда впечаталась в наши жизни, точно глупая татуировка, по пьяни сделанная на заднице, и неумолимо повела нас к одиночеству и горю.
Мы учились в разных школах. Каждое утро я шагал в маленькую начальную школу в районе Ренела, а Джулиан – в такое же заведение на тихой улочке возле парка Сент-Стивенс-Грин. Мы не знали, куда нас отправят после шестого класса, но поскольку Чарльз и Макс учились в частной средней школе Бельведер (где, кстати, познакомились и подружились как нападающие регбийной команды, проигравшей Каслнок-колледжу в финале школьного кубка провинции Лейнстер 1931 года), мы предполагали, что, скорее всего, там и окажемся. Школьная система досаждала Джулиану меньше, чем мне, – по природе он был экстраверт и легче сходился с людьми.
В день нашего знакомства в вестибюле мы перекинулись парой фраз, а затем, как водится у детей, я пригласил его посмотреть мою комнату, и он охотно последовал за мной. Стоя возле моей неприбранной кровати, Джулиан оглядывал книги на полках и разбросанные по полу игрушки, и мне пришла мысль, что он – первый, не считая меня, ребенок, переступивший порог этой комнаты.
20 
