49 
— Еще одна? — спрашивает Тереза.
— Еще одна. — Морис умиротворяюще похлопывает ее по плечу. — Мы ведь заслужили, правда, Джеймс? Работаем все выходные.
Джеймс протягивает бокал:
— Как сказать. Я почти не ощущаю это как работу — два часа над восьмой главой и прогулка по музею.
— Мне в музее понравилось, — говорит Кэрол. — Как будто побывала на съемках фильма по Томасу Гарди. Хочется жить там, ходить в длинной юбке и шали, как Тэсс.
— Не представляю тебя работницей на ферме, — замечает Джеймс. — Хотя выглядишь ты подходяще, осталось тебя правильно одеть.
Кэрол корчит гримаску. Верно, думает Полина. Убрать дизайнерскую футболку, васильково-синюю, под цвет глаз, белые джинсы и кроссовки, взлохматить стрижку за пятьдесят фунтов, добавить немного грязи и мозолей на руки — выйдет тот самый типаж. Розовощекая простушка. Молодость, здоровье, чувственность.
Морис широко улыбается:
— А вам как понравилось в музее, Полина?
— Не понравилось. Вуайеризм. Ностальгическая жвачка. Если кто-нибудь хочет добавки, там есть еще порция рагу.
— Боже мой, как сурово! — с легким смехом восклицает Кэрол и смотрит на Мориса.
Морис внимательно изучает Полину. Судя по лицу, он в полном восторге.
— Вуайеризм? Объясните подробнее. Я не понимаю, почему это вас так сильно задело.
Полина смотрит на него холодно. Кэрол она старается не замечать, будто той вообще нет.
— Где кровь и пот? Где рахитичные дети, мертвые младенцы, болезни, которых никто не лечит, незаживающие язвы, ломота в костях, холод, сырость и тяжелый труд от восхода до заката?
Кэрол кривится:
— Ну не так же все было плохо?
Джеймс протягивает тарелку:
— Не будет наглостью, если я заберу последнюю порцию рагу?
— Хорошо подмечено, — говорит Морис Полине. — Музеи как лакировка действительности.
Полина выкладывает Джеймсу остатки рагу:
— Не сомневаюсь, у вас уже есть об этом глава.
— Угадали.
Аудионяня издает жалобный плач.
— Ой-ой. — Кэрол сочувственно смотрит на Терезу.
Плач переходит в ор. Тереза встает и выходит из кухни.
— Про экспозицию лондонского Тауэра не скажешь, что это лакировка, — замечает Джеймс. — Орудия пыток. Казематы. Эшафот.
— О, там совсем другое. Люди не воспринимают историческую жестокость, она для них в далеком прошлом. Кроме того, болезни и тяготы не входят в ту концепцию, которую Музей сельского быта пытается нам продать. В деревне лучше. В деревне здоровее. В деревне рай.
Морис смотрит на Полину, ожидая одобрения, но Полина гремит тарелками, собирая их в стопку, и его не слушает.
— Может, вам чем-нибудь помочь? — спрашивает Кэрол.
— Нет, спасибо. Будет еще сыр, но мы дождемся Терезу.
— В таком случае где туалет? — спрашивает Джеймс.
— Наверху.
Полина складывает тарелки в раковину. За спиной у нее Морис и Кэрол обсуждают Музей керамического производства, где Морис недавно побывал. Кэрол говорит, что тоже хотела бы туда съездить.
— Что-нибудь придумаем, — отвечает Морис. — Мне надо будет еще разок туда заглянуть.
Полина уходит в кладовку за сыром. Разворачивает его, кладет на доску, ищет на полке печенье. Когда она возвращается, Морис стоит у Кэрол за спиной, тянется к бутылке вина на кухонном столе, и Полина успевает заметить, как он левой рукой гладит Кэрол шею. Это длится не более секунды — в следующий миг Морис уже деловито разливает вино по бокалам.
Возвращается Джеймс.
— На вашей лестнице и шею свернуть недолго, — замечает он.
— Знаю. Приходится ходить осторожно.
— Бокал красного, Полина? — спрашивает Морис. — Или продолжите белое?
— Не того и не другого.
Он на миг теряется, уловив резкие нотки в ее голосе. В глазах мелькает опаска, но только на мгновение, — и вот уже Морис ставит бутылку на место, возвращается на свой стул, говорит Джеймсу, что надо бы как-нибудь съездить в Музей керамического производства. Тут входит Тереза.
— Все хорошо? — спрашивает Полина.
Тереза говорит: «Вроде бы да» — и садится за стол.
Полина подает сыр и фрукты. Повсюду пустые бутылки и посуда. Казалось бы, уютная сцена дружеской пирушки. Однако Полина чувствует лишь силовые линии, протянутые от одного человека к другому, замкнутое лицо Терезы, кто как на кого смотрит или, наоборот, не смотрит. Только Джеймс, пожалуй, не затронут общим напряжением. Он сидит, приятно разомлев от вина, ест персик, болтает, иногда убирая со лба темную челку.
49 
