— Подожди-ка, Кейт! — воскликнул он.
Сунув руку в карман, мужчина вытащил торчавшую оттуда газету, развернул ее и подал Кейт.
Та, бросив на нее беглый взгляд, резко спросила:
— Значит, как, говоришь, тебя зовут?
— Герцогиня… Тайнмаут, — запинаясь, проговорила Онора, боясь, что ее опять будут бить.
— И ты вышла замуж сегодня утром?
— Да.
— Где?
— В Лэнгстоун-Хаусе, в Беркшире. Там живут мои… дядя и тетя.
Кейт недоверчиво уставилась на нее и, еще раз заглянув в газету, спросила:
— Кто вас венчал?
— Епископ… Оксфордский.
Кейт снова ощупала ее глазами — жемчужное ожерелье, изысканное платье — и отрывисто бросила:
— Подожди здесь!
Она вышла из комнаты, приказав мужчинам следовать за ней, и захлопнула за собой дверь. Онора, чувствуя, что ноги не держат ее, присела на краешек кровати.
Как же глупо она поступила, что вышла ночью из дома и попала в такую дурацкую историю!
Но ей никогда и в голову не приходило, что гулять в парке по ночам опасно или что кому-то это может не понравиться. Во Флоренции ей не разрешалось бродить по городу в одиночестве, но тогда она была еще школьницей, не то что теперь.
Когда она жила с дядей и тетей на Гросвенор-сквер, она частенько приходила в сад, расположенный неподалеку от дома, где могла хоть недолго побыть одна.
Только сейчас ей припомнилось, что Гайд-парк является частным владением и что только у служителей парка есть ключи от калитки.
«Какая же я дурочка», — со вздохом подумала Онора. Интересно, позволит ли ей Кейт написать герцогу и попросить его прийти за ней и забрать ее домой.
Несколько минут спустя Кейт в сопровождении все тех же мужчин вернулась. Онора встала, испуганно глядя на нее.
— Ну если ты и впрямь герцогиня Тайнмаут, как говоришь, — заявила Кейт, — думаю, твой муж захочет получить тебя обратно, особенно в первую брачную ночь.
Мужчины дружно хмыкнули.
Онора вспомнила, от чего, собственно, она пыталась убежать, и почувствовала, как румянец заливает ее щеки. А Кейт между тем продолжала:
— Так что давай-ка напиши ему, пусть приезжает за тобой и забирает тебя отсюда.
— А можно? — спросила Онора. — Я знаю, он тотчас же приедет. Теперь-то я понимаю… как глупо поступила, что… ушла из дома.
— Что думает по этому поводу твой муж, меня мало волнует, — бросила Кейт. — Но я уверена, он будет нам признателен, что мы тут за тобой присмотрели.
Онора с недоумением взглянула ей в лицо, а потом спросила:
— Вы хотите… получить за меня… выкуп?
— А она умнее, чем мы думали, хотя и заливала нам, что не понимает, о чем говорит Молли! — расхохотался Джим.
— Ну-ка ты, заткнись! — рявкнула на него Кейт. — Да, моя милая, именно это мы и хотим получить. Так что моли Бога, чтобы твой муженек притащил денежки, иначе останешься здесь, у меня.
Джим снова хихикнул, но на сей раз Кейт не обратила на него внимания. Только сейчас Онора заметила, что она держит в руке поднос с листком бумаги, ручкой и чернильницей.
Поставив поднос на столик в дальнем углу комнаты, который был накрыт розовой скатертью с круглыми следами от стаканов, Кейт приказала:
— Ну-ка садись и пиши своему благоверному, чтобы побыстрее приезжал и забирал тебя. Да объясни, что за все беспокойство, которое ты нам причинила, мы хотим получить триста фунтов стерлингов.
— Триста фунтов?! — ахнула Онора.
— А почему не пятьсот? — вмешался Джим. — В конце концов, это ведь первая брачная ночь!
— Верно! — воскликнула Кейт. — Уж конечно, не обеднеет, если даст нам пятьсот, а то и тысячу.
— Ну пожалуйста! — взмолилась Онора. — Не просите так много! У него при себе может не оказаться такой суммы.
Она очень боялась, что ей придется провести в этом ужасном месте всю ночь.
— А девчонка дело говорит, — поразмыслив, отозвалась Кейт. — Пиши пятьсот. У любого джентльмена такая сумма в доме найдется!
Онора печально подумала, что дальше спорить не имеет смысла. Кроме того, у нее было единственное желание — убраться отсюда подобру-поздорову.
Ее пугали и допрос, который устроила Кейт, и она сама, и Джим со своим дружком-приятелем, и странные размалеванные девицы. Они то и дело приоткрывали дверь и заглядывали в комнату, когда думали, что Кейт их не видит.
Чернила оказались бледненькими, а перо у ручки скрипучее и царапающее бумагу, но наконец Оноре удалось написать на листе следующее: