— А… Кэт. Боже ж ты мой, Кэт. — Теперь в голосе сожаление, сочувствие. — Какое несчастье. Такая жалость…
Глин грустно качает головой: мол, да, но я держусь. И вежливо благодарит за сочувствие. Позволяет повспоминать. А потом продолжает. Объясняет цель своего визита. Улыбается. Он хочет написать воспоминания о Кэт, чтобы подарить родственникам и друзьям. И вот хочет узнать получше о некоторых аспектах ее жизни. О тех периодах, когда дела требовали ее отъезда. О людях, с которыми она тогда общалась. Как я понимаю, вы — один из них. Не будете ли вы так любезны уделить мне немного вашего времени? Чтобы заполнить, скажем так, пустоты в моих воспоминаниях…
Произнося это, Глин пристально рассматривает лицо собеседника. И что же он видит? Он реагирует — это ясно. Но как? Что-то то и дело блещет в его глазах. Воспоминания о страстных свиданиях? Чувство вины? Замешательство? Глин начеку: он чует, что имя Кэт для собеседника не пустой звук.
Когда Клэйвердон отвечает, он само радушие и готов говорить и говорить. Да, тогда он часто виделся с Кэт. Какая она была славная. Развозила музыкантов по отелям, вовремя привозила в концертные залы. В нее был влюблен целый венгерский струнный квартет.
Отвлекающий маневр? Глин слушает с вежливым интересом
Комната потихоньку пустеет. Поэты собрались в кучку.
— Кстати, я тут подумал: у меня есть кое-какие фотографии, — говорит Клэйвердон. — Я живу в пяти минутах ходьбы отсюда. Поэты, должно быть, хотят напиться, но, полагаю, справятся и без меня. Просто покажу им, как пройти к «Белому оленю», и пойдем.
Приглашение приводит Глина в замешательство. Он чувствует: что-то тут не так. Этот человек определенно был знаком с Кэт. Тон голоса и блеснувшее в глазах выражение выдали его: Кэт он знал хорошо. Но насколько хорошо? Может, эта сердечность — лишь уловка для отвода глаз?
Питер Клэйвердон спроваживает поэтов. Они с Глином пересекают рыночную площадь и сворачивают на одну из боковых улочек, по пути беседуя о тех самых фотографиях: точно есть снимок, где Кэт сопровождает всемирно известного дирижера, только бы его найти.
— Она как-то подменяла одного сотрудника в нашем офисе, примерно год спустя, помните? — Питер бросает взгляд на Глина, который послушно припоминает. — Мы любили привлекать ее то по одному, то по другому поводу. Она нам очень нравилась, Кэт.
Они подходят к коттеджу с террасой. Клэйвердон отпирает дверь и кричит:
— А вот и я!
Ответа не последовало.
— А… — говорит он. — Значит, вот-вот вернется. Кофе? Вина?
Значит, он живет не один. Интересно, как давно он с ней.
Знала ли она о Кэт? Или весь этот спектакль и для нее тоже? Глин принимает бокал вина; он — весь внимание. Есть в этом человеке что-то странное, только он не совсем понимает что именно. А когда он говорит о Кэт, то говорит о ней с теплотой — и как о добром и близком друге.
Покопавшись в ящиках стола, хозяин находит фотографии. Да, на всех снимках — Кэт. Вот Кэт рядом со знаменитым дирижером, которому она, по словам хозяина, очень приглянулась. А вот групповое фото организаторов фестиваля: выстроились в ряд, на лицах улыбки; и Кэт среди них. Стоит рядом с этим Клэйвердоном; Глин ловит себя на мысли, что пристально их рассматривает. Но рук не видно. У нее совершенно счастливый и непринужденный вид. Она сияет. У Глина появляется странное чувство, что он чужой: он ничего не знает ни об этом дне, ни об этих людях.
Вдруг ему приходит в голову, что надо бы, собственно, рассказать, чем он занимается. Пока для Клэйвердона остается загадкой, кто он и что. Ловко переведя разговор, он сообщает ему о своей специальности и намекает на положение, которое занимает среди коллег. Тот кивает. Равнодушно. По-видимому, все же не совсем в курсе о заслугах собеседника. Да, Кэт говорила. Говорила, что вы всегда очень заняты. Что ландшафтная история занимает все ваше время.
Правда? Спорное откровение. Наводит на мысли. Значит, общались они и в самом деле весьма близко. Он начинает злиться, но необходимо сохранять спокойствие. И поэтому он снова обращается к теме того лета, фестиваля и Кэт. И спрашивает мол, не припомню, где она тогда останавливалась? В каком-то отеле, так ведь? Он испытывает Клэйвердона, ждет, что тот как-то выдаст себя.
Тут отворяется входная дверь. «Наконец-то», — восклицает Клэйвердон.
И входит… мужчина. Согнувшийся под тяжестью пакетов из супермаркета, слегка запыхавшийся, ставит пакеты на пол, добродушно улыбается Глину и говорит Клэйвердону.